Кинематограф всегда любил безумцев, готовых перевернуть мир, даже если за это придётся заплатить. Неудивительно, что свою особую нишу заняли безумные учёные, которых не слишком жаловали литераторы, зато полюбили сценаристы и режиссёры. Безумные учёные создают страшных монстров и изобретают удивительные устройства, нарушающие всеобщее спокойствие. Часто их неосторожные эксперименты приводят к трагическим последствиям как для окружающих, так и для них самих. Однако визуальный образ, мотивация и восприятие безумных учёных менялись на протяжении последнего столетия. И если до Второй мировой войны их воспринимали как чудаков, чьи эксперименты угрожают немногим, то после неё безумные учёные стали опасными для всего мира.
Почти полное игнорирование со стороны писателей
Несмотря на столетия просвещения и моду на науку в аристократических кругах, европейская литература обратила внимание на учёных достаточно поздно, лишь в первые десятилетия XIX века. Первый же образ оказался настолько сильным и интересным, что до сих пор кажется каноничным, незыблемым. В 1818 году был опубликован роман Мэри Шелли «Франкенштейн, или Современный Прометей». Главный герой — студент-медик, пытающийся вдохнуть жизнь в мёртвую материю. После успешной операции он отрекается от своего детища, тем самым обрекая себя на месть. Виктор Франкенштейн в книге — юноша, который настолько увлечён своими исследованиями и экспериментами, что игнорирует бытовые дела и учёбу. Он живёт на грани физического истощения, часто забывая про сон и еду, и игнорирует других людей. Спустя два столетия безумные учёные, показанные на экране, будут как минимум ходить с взъерошенными волосами, как максимум — становиться затворниками, как Виктор Франкенштейн.
В 80-х годах XIX века публикуется повесть Роберта Стивенсона «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда». Генри Джекилл пытался высвободить часть своей личности, смешивая лекарства. Когда ему удалось высвободить так называемого мистера Хайда, его жизнь превратилась в невыносимый кошмар. Джекилл — пожилой аристократ, не отличающийся заметной внешностью. По-настоящему заметным становится его альтер эго Хайд, бесчинствующий на улицах. Когда эксперименты приходят к своей высшей точке, Джекилл становится затворником, как и Франкенштейн.
В романе Жана де Ла Ира «Человек, который может жить в воде», вышедшем в 1909 году, учёный пересаживает юноше жабры акулы и с его помощью становится международным террористом. Де Ла Ира описывает нервного и злого учёного Фульбера, но больше увлечён судьбой Гикантера, которому не повезло стать жертвой эксперимента. К слову, финал у истории будто написан Достоевским: Гикантер уверовал в Бога, влюбился и удалил жабры, чтобы стать простым и хорошим человеком. Фульбер описывается как холодный и самовлюблённый безумец, напоминающий типичных персонажей комиксов.
В 1922 году опубликовали рассказ Говарда Лавкрафта «Герберт Уэст — реаниматор». Главный герой пытается воскресить мертвеца, чтобы разузнать о загробной жизни. Когда ему удаётся придумать препарат для воскрешения людей, то его жизнь идёт под откос. Уэст — умный, самовлюбленный и холодный студент, который боится результатов своего исследования.
Не обходили тему и русские писатели. Михаил Булгаков в «Собачьем сердце» и Александр Беляев в «Человеке-амфибии» пишут про учёных, которые занимаются межвидовой пересадкой органов. Но какими бы безумными ни были их идеи, упор делается на результаты экспериментов, а не на исследователей.
Безумные учёные, продемонстрированные в литературе модерна, обладают общими свойствами. Во-первых, они биологи, пусть изредка и прибегают к химии. Вероятно, другие науки (например, физика) воспринимались как слишком передовые и сложные, чтобы отдавать их безумцам. Например, герои Герберта Уэллса могут быть эксцентричными и даже истеричными («Человек-невидимка» как ярчайший пример), но они точно не безумцы. Кинематограф расширит область исследований безумцев, но не сильно.
Вторая отличительная черта безумных учёных в модернистской литературе — страдание от собственного эксперимента. Что бы он ни придумал, однажды результат опытов даст о себе знать. Кинематограф лишь отчасти последовал за этим сюжетом, часто перекладывая право на мщение не на детище эксперимента, а на внешнюю силу добра.
Первые безумные учёные в кинематографе
Первая экранизация «Франкенштейна» (из тех, что сохранились) вышла в 1910 году — короткометражка «Франкенштейн» Дж. Сирл-Доули была философской притчей с изменённым и во многом наивным сюжетом. Например, Виктор Франкенштейн избавился от преследования созданного им чудовища, когда решил, что нужно ценить человеческие чувства, а не всякие эксперименты. Внешне Виктор не похож на учёного — он проводит эксперименты в повседневной одежде, да и в целом выглядит как нормальный человек. Лаборатория также далека от той, что приходит на ум при мысли об истории Франкенштейна, — Сирл-Доули решил, что чудище буквально сварят в котле, так что обитель Виктора больше похожа на кухню, чем на стерильный кабинет.
В одной из первых экранизаций повести Стивенсона «Доктор Джекилл и мистер Хайд» (1913) учёный проводит эксперименты, не надевая халат, а помещение для опытов с трудом можно назвать лабораторией (к слову, в повести лаборатория хоть бегло, но описана). Другая одноимённая экранизация, датированная 1920 годом, также избегает привычных признаков врачебного помещения, а герой и вовсе одет торжественно, будто собрался на бал.
Стоит отметить, что Шелли написала роман до того, как белые халаты вошли в обиход врачей и учёных — это произошло спустя несколько десятилетий. Не носил халат и книжный доктор Джекилл, по крайней мере он не упоминается в повести. Однако в экранизациях 30-х годов появятся и халат, и лаборатория. Вероятно, благодаря Фрицу Лангу.
Первая серьёзная и невероятно важная встреча кинематографа и безумных учёных произошла в 1927 году, когда состоялась премьера «Метрополиса» Фрица Ланга. Изобретатель Ротванг ходит с взъерошенными волосами, с удовольствием берётся за сложные и опасные эксперименты и буквально живёт в окружении своих детищ. Возможно, Ротванг и не самый безумный герой «Метрополиса», однако он определил визуальный образ, который впоследствии воспринимается как каноничный. Лаборатория, тяга к экспериментам, отсутствует лишь белый халат — однако он создаёт роботов, ему он не нужен.
Интересно, Ротванг оказался физиком, а не биологом, как было принято в литературе, — возможно, лишь потому, что биологу в «Метрополисе» делать нечего.
В 1931 году вышел «Франкенштейн» Джеймса Уэйла. Как и в случае с короткометражным фильмом 1910 года, авторы сильно изменили историю, добавив в неё пересадку мозга, а также воскресив чудовище ударом молнии (впоследствии электричество будет использоваться почти во всех экранизациях, хотя в романе процесс «запуска» тела не описывался). Зато Франкенштейн ещё более безумный, чем в книге: достаточно пересмотреть сцену, в которой результат эксперимента оживает (It's Alive, it's Alive!). А ещё он носит белый халат.
В продолжении «Невеста Франкенштейна» (1935) появляется доктор Преториус. Этот учёный уже научился создавать людей, но они слишком маленькие. Преториус значительно старше и безумнее Виктора Франкенштейна, а также обладает специфичным юмором. Он тоже носит халат, а его лаборатория своим убранством и разнообразием приборов поражает и сейчас — это блестящий и подробнейший визуальный образ.
В «Маньяке» (1934) Дуэйна Эспера доктор Миршульц занимается воскрешением мёртвых. Визуальные образы (учёный, лаборатория) уже привычны: халат, приборы, склянки. Интереснее другое — в этом фильме безумие проговаривается прямо. Лаборант убивает Миршульца, после чего притворяется им и постепенно сходит с ума.
К середине 1930-х визуальные образы, свойственные безумным учёным, сложились. Однако мотивации и личностные характеристики героев менялись. В «Невидимом луче» (1935) двое учёных наперегонки упражняются в изучении метеорита, создавая на его основе и лекарства, и оружие. Фильм демонстрирует, как по-разному может использоваться наука: как средство обогащения для одного исследователя и альтруизм у другого. А «Человек, изменивший свой разум» (1936) рассказывает про стареющего учёного, который пересаживает разум в другие тела. Ради финансирования своих исследований он завладевает телом богатого лорда, а затем, пытаясь обольстить юную ассистентку, переносит своё сознание в тело молодого парня. В конечном счёте его опыты являются следствием личной неудовлетворённости.
Схожий мотив продемонстрирован в «Дьявольской летучей мыши» (1940). Химик Карратерс изобретает популярный лосьон для бритья, на котором корпорация зарабатывает миллионы, премируя учёного лишь пятью тысячами долларов. Желая отомстить, герой придумывает аппарат, увеличивающий летучих мышей, и натравливает их на людей, пользующихся его лосьоном. Это редкий случай, когда безумный учёный мстит из-за денег.
Визуальный образ кинематографичного безумного учёного сложился до начала Второй мировой войны. Лаборатория, халат и дикий взгляд стали его неотъемлемой частью, как шляпа и лошадь для героя вестерна. Как и у большинства книжных безумных учёных, результаты экспериментов почти всегда разрушали жизнь исследователей.
Вторая мировая и недоверие
После Второй мировой войны внешний образ безумного учёного практически не изменился, однако изменилось наполнение героев, а также отношение к ним. Научные эксперименты в немецких и японских концентрационных лагерях и оружие массового уничтожения превратили профессоров в людей, которые не спасают мир, а придумывают ужасы.
Например, кинематограф очень ярко отреагировал на использование ядерной бомбы и развитие атомной энергетики. К этой теме в 1950-х регулярно обращались хорроры. В фильме «Они!» (1954) испытания ядерного оружия приводят к появлению гигантских муравьёв, уничтожающих людей. В картинах Эжена Лурье «Чудовище с глубины 20 000 саженей» (1953) и «Бегемот, морской монстр» (1959) рассказывается о гигантских монстрах, рождённых из-за утечки радиоактивных веществ, — естественно, это опасно для человечества. В 1954 году выходит фильм «Годзилла», японский собрат картин Лурье. В этих картинах учёные не создают монстров, но причастны к их появлению. А некоторые фильмы прямо говорят о том, что наука работает на зло — в картине «Этот остров Земля» (1955) группа учёных изучает атомную энергию под руководством инопланетянина, и они не понимают, зачем это делают.
После войны безумные учёные вышли за пределы хорроров. Первый фильм «бондианы» «Доктор Ноу» (1962) повествует об учёном, который придумал радиоизлучатель, способный менять траектории ракет. Доктор Ноу — международный террорист, не ограничивающий себя лабораторией. Учёные станут неотъемлемой частью холодной войны, и не всегда их здравомыслие будет соответствовать интеллекту.
В фильме Стенли Кубрика «Доктор Стрейнджлав, или Как я перестал бояться и полюбил бомбу» (1962) безумны все. Учёные создают бомбы и системы, уничтожающие жизнь на всей планете, а политики и военные не способны ими управлять. Примечательно, что в этой комедии Кубрик опирается на уже сложившийся визуальный образ учёного. Более того, режиссёр сажает героя в инвалидное кресло, подчёркивая превалирование интеллекта над физическим телом. При этом у Доктора Стрейнджлава нет идей, как остановить случайно спровоцированную ядерную войну, зато есть план бункера, в котором нужно спрятаться на сто лет, — это не только безумие, но ещё и безответственность.
Закрепившись в массовой культуре, безумные учёные продолжали играть важную роль в хоррорах . В «Мухе» 1958 года учёный создаёт устройство для телепортации и случайно скрещивает себя с мухой. Позже, в ремейке Дэвида Кроненберга, учёный станет более эксцентричным, чем в первом фильме, а его прогрессирующее безумие будет сопровождаться физическими изменениями.
Дэвид Кроненберг использует безумных учёных и в своих оригинальных картинах, поскольку для боди-хоррора характерны исследования и опыты. В «Стерео» показан результат психологических опытов над людьми, в «Преступлениях будущего» (1970) учёный противостоит эпидемии бесплодия. Но классический безумный учёный появляется лишь в третьей картине Кроненберга, «Судороги» (1975). Герой создаёт паразита, увеличивающего в людях сексуальное желание, после чего жилой комплекс охватывает эпидемия с обилием секса и убийств (как будто самый простой вопрос для игры «узнай режиссёра по описанию фильма»). В дальнейшем безумные учёные появляются едва ли не в трети картин Кроненберга.
Также безумные учёные стали появляться во франшизах, где их присутствие изначально не предполагалось. Например, в «Хэллоуин 3: Сезон ведьм» безумный учёный создаёт опасные маски для праздника. Третья часть «Хэллоуина» — единственная, в которой нет Майка Майерса, и интересно, что для его замены был введён именно безумный учёный.
Постепенно безумные учёные стали появляться в комедиях, самый культовый из них — доктор Эммет Браун из трилогии «Назад в будущее». Доходило и до совсем абсурдных пародий (Доктор Яйца в «Парке куриного периода»). «Реаниматор» (1985), основанный на рассказе Лавкрафта, сочетал элементы хоррора и чёрной комедии, ужас и деконструкция образа соседствовали на экране.
В дальнейшем безумных учёных эксплуатировали в разных жанрах, но некоторые элементы практически не менялись. Удивительно, но от триады биолог-химик-физик кинематограф так и не отошёл — даже гениальный Клон Лосяша из «Смешариков» действует в этих рамках. Совсем редко на экране появлялись представители других научных областей, вроде математика из «Пи», но это скорее исключение. И даже в таких случаях сам образ не менялся. Зато появились родственные — например, хакеры, которые по своей сути тоже безумные учёные, просто работающие в других обстоятельствах.
Чтобы деконструировать образ, он должен успеть сложиться. Юмор был и во многих хоррорах 30-х (даже в «Невесте Франкенштейна»), но полноценные комедийные безумные учёные появились лишь спустя десятилетия. «Назад в будущее» окажется наглядным пособием, как шутить на эту тему. Увеличат градус юмора франшизы «Остин Пауэрс» и «Очень страшное кино», пародии на шпионские триллеры вроде «Напряги извилины», а мультсериалы продолжат эксплуатировать образ на разные аудитории («Черепашки-ниндзя», «Спанч-Боб», «Рик и Морти» и другие).
Сложившийся архетип
Образ безумного учёного не случайно постоянно использовался в хоррорах 30-х годов. Он может быть как злодеем, вокруг которого вращается сюжет (как в «Дьявольской летучей мыши»), так и создателем чего-то жуткого, обладающего самостоятельной историей («Франкенштейн»). Учёный — человек, и именно человек в этих фильмах творит нечто ужасное. Когда архетип вышел за пределы хорроров, он оказался удобным для демонстрации политических конфликтов («Доктор Стрейнджлав»), экологических проблем («Они!»), мирового терроризма («Доктор Ноу»). Однако слишком частое использование образа и штампов послужило базой для комедии — пародировать безумного учёного легко, достаточно придумать нелепую идею, надеть на него халат и взъерошить волосы.
К слову, белый халат — не только часть образа, но и своеобразная черта, отделяющая героя от остальных. Одежда олицетворяет его оторванность от мира — пока он в белом, он работает в лаборатории, в этот момент его не беспокоит быт, еда и другие обычные дела.
Безумные учёные отлично освоились и в комиксах, поскольку с их помощью можно оправдывать наличие суперспособностей у героев. Кинокомиксы вошли в моду уже после того, как образ неоднократно высмеяли, поэтому иногда их злодеи в белых халатах выглядели чересчур карикатурно, да и появлялись слишком часто. В трилогии Сэма Рэйми про Человека паука герой в двух фильмах борется с Норманом Озборном и Отто Октавиусом, Бэтмен Нолана противостоит Пугалу, Супермен в большинстве экранизаций сражается с Лексом Лютером.
При создании жанрового фильма с динамичным сюжетом наличие понятного образа ускоряет раскрытие мотивов героя, отсюда и повторение одних и тех же элементов. Учитывая увлечение людей рукотворными ужасами, безумные учёные никогда не пропадут — их будут эксплуатировать авторы хорроров и режиссёры комедий, а когда очередная шпионская франшиза зайдёт в тупик, то ей понадобится сумасшедший гений, создатель опаснейшего искусственного интеллекта. И пусть за сто лет безумные учёные практически не изменились, наблюдать за ними всё равно интересно — и не важно, что они создают, страшного монстра или летучую мышь, которая выбирает жертв по лосьону для бритья.