Рецензия на фильм «Шпион»

Весной 1941 года советским контрразведчикам (прежде всего в лице опытного Алексея Октябрьского и начинающего Егора Дорина) предстоит выявить фашистского агента Вассера, успешно орудующего в Москве. Предполагаемая цель Вассера – убедить советское руководство, что войны в июне 1941 не будет, и сделать так, чтобы никакой подготовки к боевым действиям с советской стороны не велось.

В псевдониме "Борис Акунин" не случайно спрятано японское слово, означающее "зло". Он, как и Дюма, лучше всего обрисовывает именно злодеев и, подобно Дюма, умеет завораживать читателя зловещими сценами и печальными финалами. Автору экранизации "Шпионского романа" Алексею Андрианову этот талант абсолютно чужд: он предлагает свой вариант описанных в книге событий, который заставит поклонника Акунина почесать голову. Конечно, и "Шпионский роман" был сказкой, но фильм – такая версия этой сказки, в которой не удивишься, если герои начнут выводить рулады, подобно Белоснежке в финале фильма Тарсема.

Главного героя "Шпиона" зовут Егор Дорин, и он дальний родственник Эраста Фандорина, самого знаменитого акунинского героя. Отпавшие от фамилии три буквы – "фан", и можно придумать мерзкий каламбур про то, что весь fun ушел из киноверсии "Шпионского романа". Но штука в том, что "фана", в значении "веселье", там гораздо больше, чем в книге. Режиссер Алексей Андрианов снимает почти фантастическую комедию, аккуратно смягчая моменты, которыми Акунин надеялся напугать или даже опечалить читателя. Скромные шутки же он, наоборот, усиливает: в "Шпионском романе" радиоточка информирует героя об огромных урожаях кок-сагыза, а в "Шпионе" диктор ликует по поводу успехов совхоза "Красный коноплевод", подарившего родине какие-то несказанные мегатонны первосортной конопли.

В "Шпионском романе" сталинские соколы одного за другим топили в полынье ошарашенных дипломатов, подробно обсуждали профессиональные аспекты пыток (на глаза или на яйца допрашиваемых лучше воздействовать), без малейших сомнений сбрасывали с моста троллейбус с мирными гражданами, неделями держали людей прикованными к кровати, чтобы потом поджечь, и так далее. В фильме в принципе все это тоже есть. Но пытки скорее похожи на эпизод в начале «Артиста» Хазанавичюса, а когда в Москву-реку падает переполненный троллейбус, Андрианов явно переживает не за судьбу пассажиров, а за то, насколько эффектным получается у него кадр.

Эффектных кадров там немало (наверное, попадись Андрианов в руки своим красавцам героям, они бы обращались с ним по схеме "глаза", а не по схеме "яйца"). Действие фильма разворачивается в альтернативной Москве, которую удалось-таки перестроить в согласии с Генпланом 1935 года; например, на месте храма Христа Спасителя стоит 400-метровый Дворец Советов со статуей Ленина на верхушке. Настоящий проект этого здания, которое в 1941 году уже активно строили, при всей величественности выглядит несколько инфернально – просто в силу того, что оставил бы рожки да ножки от центра старой Москвы (будете на Гоголевском бульваре или на Красной площади, попробуйте посмотреть в сторону ХХС, поднять голову очень сильно вверх и представить в небе Ленина – на самом знаменитом, уже утвержденном чертеже Дворца он был стометровым).

Персонажи, которые в романе иногда не без оснований насупливались, тут временами приобретают милую опереточность. У обаятельного Октябрьского (Федор Бондарчук) главная сцена связана не с философствованиями по поводу пыток, а с попыткой обольстить в ресторане актрису Любовь Серову (она ни на секунду не похожа ни на Любовь Орлову, ни на Валентину Серову, ни вообще на диву 40-х – да и вряд ли просто на женщину 40-х, – но в параллельной сталинской Москве это уже не имеет никакого значения). Данила Козловский, который вполне может сыграть искреннего комсомольца-боксера из деревенских, тут оборачивается комическим пустоголовым красавчиком; он запоминается прежде всего попытками научиться говорить на суржике, любуясь собою в зеркале.

Все это отлично, но в романе Акунина герои пытались предотвратить катастрофу, случившуюся в 1941 году. На всякий случай напомним: тогда немецкая армия за несколько месяцев оттеснила Красную до того места в Химках, где сейчас стоят "Икея", "Мега" и "Ашан". Может, если бы Алексей Андрианов в ходе покупки табуреток чуть больше внимания уделил стоящим рядом с магазинами противотанковым ежам, он лучше бы понял обеспокоенность, которую испытывают герои книги. В конце концов, тень, которая над ними висит, – это не тень архитектурных чудачеств, а тень чистого зла, которое руководит и СССР и Германией и тихо ликует, готовясь к своему близкому и уже неизбежному триумфу, к огромной войне.

В финале "Шпионского романа" Егора Дорина, не сумевшего предотвратить самый кошмарный для СССР вариант начала этой войны, охватывает тихое отчаяние. В фильме отчаяние моментально смазывается сияющим идиллическим кадром: Дорин с подругой сидят на бережку под синим небом, а титр намекает на то, что на фронте Егора ждут еще более восхитительные приключения. ОК, ОК, пускай, но в атмосфере именно этой фантазийной картины, с ее дворцами, танцами и прикольными ретро-гаджетами, и войну уместнее было бы просто отменить, подарив Бондарчуку и Козловскому легкую и блистательную победу над немецко-фашистскими шпионами.