Рецензия на фильм «Воображариум доктора Парнаса»

Очевидный фаустовский лейтмотив в истории доктора Парнаса, эксплуатирующей вечную тему «художник на рандеву с дьяволом», в новом фильме Гиллиама распознается, конечно, без труда. Но разыгран он по совершенно другим нотам, изменившим – и очень сильно – саму мелодию. Гнетущее душу контрактное обязательство перед назойливым господином с тросточкой и повадками покерного шулера, бесподобно увековеченными Томом Уэйтсом, остается, конечно, в силе, но это всего лишь одна сторона трагедии Парнаса, притом не самая удручающая.

С коварным умным чертом, в чьем рукаве всегда припрятан джокер, можно, по крайней мере, договориться заново, начав еще одну партию по новым правилам: враг человеческий, по Гиллиаму, всего лишь обожает шоу-бизнес и вряд ли выйдет из игры, даже одержав победу. Главная трагедия Парнаса (источник вечной мигрени, причина, по которой этому старому, уставшему от собственной миссии режиссеру хочется отбрыкаться от бессмертия, уйти в отставку и даже умереть) это, на самом деле, аудитория его театра, то есть мы с вами, люди, купившие билет в «Воображариум» в святой уверенности, что за десять баксов за них тут примутся воображать. А для чего еще, спрашивается, этот ваш Парнас нужен? С таким врагом, в отличие от черта Уэйтса, договариваться бесполезно.

Великий выдумщик Гиллиам знает, что режиссер – не фокусник, вынимающий из шляпы новые миры, а скорее медиум, позволяющий зрителю отображать собственные в волшебном зеркале экрана. В противном случае искусство вырождается просто в цирк и трюк, в который потихоньку превращается предприятие доктора Парнаса – аллегория нынешнего кинематографа. Глядя на гиллиамовский «Воображариум…», укрепляешься в мысли, что старый, хрестоматийный договор любопытного немца с Мефистофелем страдает от одного изъяна: он упускает из виду третью сторону – зрителя, покупающего билет. Вариант Гиллиама восполняет это упущение, и нескончаемые, самоотверженные попытки доктора Парнаса разжечь фантазию зевак своим «Воображариумом» напоминают донкихотовскую борьбу с ветряными мельницами.

В фильме ломается в конечном итоге не публика – ей-то, дуре, что, – а сам театр. Здесь дала о себе знать скрытая гравитация другого проекта Гиллиама – многострадальной экранизации Сервантеса, которую режиссер безуспешно пытается запустить в производство уже второй десяток лет. Но нет худа без добра: вместо одной интерпретации классики мы получили две – витиеватый гибрид «Дон-Кихота» с «Фаустом». Аналогично, но уже по более грустной причине, к одной звезде фильма прибавилось в результате целых три: роль Хита Леджера, умершего во время съемок, доигрывали Джонни Депп, Джуд Лоу и Колин Фаррелл. Леджер сыграл незнакомца Тони по эту сторону зеркала, его двойники – по противоположную. Барочная избыточность Гиллиама, умножающая все на три, проявилась даже таким своеобразным способом.

Отметим, что эта избыточность дает о себе знать и в путанном изложении истории, в туманных мотивациях незнакомца Тони, играющего в ней большую роль, и в проблемах с монтажем, который иногда откровенно пасует перед широкоугольной оптикой оператора Николы Пекорини и визуальным неистовством «Воображариума…». В общем, если не включить силу собственного воображариума, встреча с этим чудо-монстром окажется для вас, скорее всего, фатальной.