Гори, Голливуд, гори: рецензия на фильм «Зеровилль»

Странный архитектор Айк «Викар» Джером (Джеймс Франко) приезжает в Голливуд, чтобы осуществить свою мечту — стать частью киноиндустрии. Свой первый фильм живший в религиозной общине Айк посмотрел всего год назад и в честь него (а было это «Место под солнцем») выбил на затылке татуировку с Монтгомери Клифтом и Элизабет Тейлор, сразу решив, что его судьба теперь неотделима от движущихся картинок. После допроса в полиции (копы пытаются вытащить из него признание в убийстве Шэрон Тэйт) он устраивается работать декоратором на одну из киностудий. Вскоре одержимый Викар знакомится с ветераном индустрии Дотти (Джеки Уиверс) и узнаёт о великом таинстве монтажа, а заодно случайно знакомится с актрисой-неудачницей Соледад (Меган Фокс). И в монтаж, и в Соледад Викар влюбляется — окончательно и бесповоротно.

После успеха последнего Тарантино кто-то из второразрядных продюсеров, видать, вспомнил, что где-то в пыли голливудских полок лежит и скучает «Зеровилль» Джеймса Франко. Фильм, который сняли ещё 5 лет назад (по роману, который написали 12 лет назад), но который при этом удивительно точно встраивается в заданный Квентином императив на ностальгическую (ре-)деконструкцию, осмысление современного киноконтекста через время, в котором, по мнению обоих авторов, «что-то пошло не так». Причём вместе эти картины образуют идеальный хронологический ряд — пока Тарантино плачет по убитым шестидесятым, Франко, намного менее очевидно, фиксирует смерть Нового Голливуда 70-х.

Отсюда и кажущаяся разница в методе. Внешне «Зеровилль» совершенно не похож на меланхоличный «Однажды в Голливуде» — это дерзкое, сумбурное, стилистически непоследовательное кино, вполне в духе своего автора Джеймса Франко, который умудряется сочетать в себе персоналии уважаемого актёра и голливудского enfant terrible, живущего по принципу «один фильм для всех, пять — для никого». Как точно заметил американский критик Дэвид Эрлих, метод Франко — «набросить дерьма на стену и посмотреть, что прилипнет». Эрлих это, правда, писал с негативной коннотацией и ставил режиссёру его формальные поиски в укор. Но позвольте с вами, дорогой Дэвид, не согласиться — только так и можно снимать о Новом Голливуде. Эпохе, когда безумцам выдавали миллионы на их безумные идеи, когда обдолбанному всеми возможными веществами Деннису Хопперу позволяли год жить в Перу, чтобы снять свой «Последний фильм», а Френсису Форду Копполе — терроризировать филиппинских аборигенов ради «Апокалипсиса сегодня».

Съёмки последнего фигурируют в «Зеровилле» как одна из первых ступеней на пути героя в самое сердце голливудской, мать её, тьмы. На Филиппины его зовёт неназванный, но легко узнаваемый Джон Милиус, сценарист «Апокалипсиса» и, допустим, «Грязного Гарри» (играет его тут неожиданно брутальный Сет Роген), до этого познакомивший Викара примерно со всем светом Нового Голливуда (тем же Копполой, Скорсезе, Спилбергом) и чуть не застреливший Джорджа Лукаса после спора о дурацких дроидах. Количество знакомых имён и известных тайтлов — от «Истории любви» до дрейеровских «Страстей Жанны д’Арк» — в «Зеровилле» превышает все мыслимые пределы, и в какой-то момент фильм начинает напоминать фантасмагоричную экскурсию по ярчайшим пятнам голливудской истории. Почти как в другом абсурдистском фильме из совершенно иной эпохи и страны, но с подозрительно похожим названием: не хватает только гида-Евстигнеева, который проникновенным голосом озвучивал бы представленные экспонаты. Вот Монтгомери Клифт, чью карьеру сгубила ужасная авария. Вот Стивен Спилберг, он чуть позже убьёт весь Новый Голливуд блокбастерами. А вот Джеймс Франко — он первым у нас в Голливуде станцевал панк-рок.

Всё это, конечно, сделано не для мимолётной радости узнавания («о, я понял, это же этот, как его!»), а органично вытекает из самой сущности главного героя. Приходского архитектора Викара, который посмотрел свой первый фильм на четвёртом десятке и съехал с катушек: теперь вся его жизнь крутится вокруг кино, на каждое знакомое имя он выстреливает очередью из связанных с ним названий, он абсолютно заворожён, нет, он подавлен магией искусства. Как и зрители с того легендарного показа «Прибытия поезда» Люмьеров, герой не способен отличить реальное от экранного, и оно ему, в общем, не сильно надо: добравшись до монтажного стола, Викар и собственную жизнь подчиняет правилам кино. Монтажом проглатывает десятилетия, аккуратно выводит флешбэки и галлюцинации и совсем по-новоголливудски отказывается от какой-либо сюжетной целостности. «В жопу целостность», — заявляет его ментор в исполнении Джеки Уивер. «В жопу целостность!» — вторит ей Джеймс Франко.

Викар — убедительный образец того, на что способно искусство, столкнувшись с абсолютно чистым и незамутнённым разумом. И сам Франко — человек, конечно, не такой чистый и наверняка сильно замутнённый, — находит тем не менее удивительную связь со своим героем. Он тоже, в общем, фрик, и его Голливуд, верится, такой же фриковатый, как и у Викара. И в нём точно так же совсем не существует посредственностей, а только эксцентрики и сумасшедшие: грабители-киноманы, поющие продюсеры и странные старлетки, лечившиеся в психбольнице с единственной оригинальной копией «Страстей Жанны д’Арк». Окончательно размывает границу между собой и персонажем Франко в сцене на Венецианском фестивале — в 2017-м он приехал туда получать специальный приз и внезапно вышел на сцену в образе своего героя с татуировкой на затылке. Вместе с позже снятым (но выпущенным раньше) «Горе-творцом» «Зеровилль» образует своеобразную дилогию, в которой Джеймс пытается честно встроить себя как автора в глобальный киношный контекст. Ведь только в нём, по Франко, можно обрести бессмертие.