Гори, ведьма, гори: Рецензия на фильм «Акеларре»

На Netflix вышла картина, довольно нетипичная для стримингового сервиса: «Акеларре» — небольшой сувенир из основного конкурса кинофестиваля в Сан-Себастьяне аргентинского режиссера Пабло Агеро, отмеченного ранее призом жюри в Каннах за короткометражный фильм «Первый снег». Агеро, в общем-то, вышел на праведный путь современного кинематографиста: он переосмысляет охоту на ведьм с оглядкой на эпоху #MeToo, не забывая и о локальных противоречиях испанцев и басков, кадр наполняется рассеянными вибрациями слоубернера и нежным свечением феминности сродни «Девственницам-самоубийцам» Софии Копполы. Впрочем, идейно, сюжетно и стилистически идеально подобранные составляющие срабатывают лишь наполовину, но все равно подкупают чистотой замысла.

Красивое, загадочное и звучное слово в названии «Акелларе» (которое Netflix оставил русским зрителям, а англоговорящим предложил более прозаичное «Ковен сестер») с баскского языка переводится как «козлиный луг» или «луг козла» — место, где ведьмы собираются под луной для дьявольских плясок и прочих магических таинств. Корнями этимология слова уходит в кастильский испанский, а традициями – в язычество: так назывался праздник света, который принявшие католичество баски продолжали чтить втайне от церкви. Сюжет фильма тоже проступает из истории: в начале XVII века в приморскую деревушку, опустевшую без моряков, нагрянула святая инквизиция в лице судьи Ростеги (Алекс Брендемюль) и его советника (Даниэль Фанего). С поддержкой местного робеющего перед гостями падре Кристобала (Asier Oruesagasti) под стражу по обвинению в колдовстве были заключены шестеро юных девушек-ткачих. В неволе им оставалось только стоически переносить пытки и во чтобы то ни стало тянуть время перед казнью: после полнолуния начнется прилив и вернутся моряки, которые не дадут их в обиду. Когда обстоятельства и жестокость инквизитора становятся сильнее, самая бравая из шести, Ана (Амайя Аберастури), решается взять всю вину на себя и сознаться в колдовстве, а если придется, то и в самом деле стать ведьмой, чтобы спасти сестер и подруг от праведного огня.

Сюжетный механизм фильма представляет точно выверенный перевертыш или отражение в кривом зеркале одного из самых известных литературных осмыслений гонений в Салеме — пьесы Артура Миллера «Суровое испытание». Невиновные готовы были отправиться на виселицу (пуритане не жгли костров), лишь бы не порочить свое имя признанием в дружбе с дьяволом. В «Акелларе» юной Ане хватает духу пойти на древнее женское колдовство — попытаться приворожить инквизитора, который явно испытывает вполне садистскую страсть к пыткам и мукам молодых привлекательных девушек. Если обратиться к психологии охоты на ведьм, то сексуальный подтекст действительно был одним из главных рычажков, крутивших жернова правосудия, наряду с банальной соседской неприязнью: обвинения в колдовстве были способом устранить любовницу мужа, отвадить от сына неподходящую невестку или отомстить прислуге, которая отказалась ублажать хозяина (последнее было особенно распространено в Европе). Слепая похоть Ростеги, его тщеславие и любопытство приводят к неудержимому желанию увидеть шабаш своими глазами. В глазах мужчины для ведьминского сборища достаточно нескольких женщин, вина и сидра, сыра и хлеба, песен и танцев (обычная пятница незамужних дам и по сей день). Постепенно Ана и все заключенные девушки свою слабость обращают в силу, а главным щитом на их войне становится бесстрашие — еще одна точная рифма к современности, где женщины наконец перестают бояться.

Как и в случае с «Суровым испытанием», у «Акеларре» есть подспорье в виде Баскской охоты на ведьм, которая началась в 1609 году, правда, не в самой Стране Басков, а рядом, в Лонгроньо (оставим геополитические особенности региона за скобками разговора о фильме). В результате из 1802 человек, признавшихся в колдовстве, только шестеро не отказались от своих показаний — вероятно, именно о них и решил вспомнить Пабло Агеро. История этих гонений не первый раз привлекает внимание кинематографистов: одноименный фильм 1984 года (тоже кино фестивальное, попавшее в основной конкурс Берлинале) остался на поле тягостной судебной драмы и конфликта басков и испанцев (баскский язык инквизиция зовет бесовским), когда Агеро пошел путем мистификаций, ритуалов и романтизации.

Местечковый быт, пряжа, темница с каменным холодом стен, пол, устланный соломой, белые рубашки и распущенные волосы пойманы на камеру оком оператора Хавьера Агирре удивительно любовно и нежно, с живописными реминисценциями Франсиско Гойи (у художника есть одноименное полотно «Акеларре») и кое-где даже Диего Веласкеса, но при головокружительной красоте статики и монументальной фактуры фильму категорически не идет движение и сбивчивый пульс. Нарратив начинает спотыкаться и путаться, дезориентируя не только зрителя, но и будто бы сам сюжет. Единственная (но, вероятно, роковая) проблема фильма — это картинная условность, так и не ставшая методом, Пабло Агера будто слишком спускает на тормозах художественную искренность и топчется на театральной сцене, несколько стесняясь острых углов. Несмотря на любование актрисами, болезненные детали и сцену, где они трепетно бинтуют тряпьем покалеченную сестру, телесное и тактильное в фильме остается на откуп воображения, декорации за пределами острога в какой-то момент напоминают сценографический театральный задник, а шабаш и вовсе превращается в визуально и эстетически совершенный, но музыкальный номер. В каком-то смысле и любая охота на ведьм была постановкой, а потому форма спектакля сюжетно может быть оправдана, но на экране создает небрежное ощущение, что все не всерьез и понарошку. Этот конфликт живого оголенного нерва ситуации, крови, синяков, насилия, бессилия и беспомощности и абсолютно мертвого и заскорузлого взгляда режиссера (глядя на послужной список, его все же сложно обвить в недостатке мастеровитости) не дает картине оторваться от земли и воспарить, как это было в финале «Ведьмы» Роберта Эггерса.