Рецензия на фильм «История с ожерельем»

Последняя представительница королевской династии Валуа, Жанна де Ла Мотт-Валуа (Хилари Суонк), спустя двести лет после падения династии, при Бурбонах, рано оставшаяся сироткой и вырванная из среды, пытается вернуть родовой социальный статус, надеясь на нынешнюю королеву Марию-Антуанетту (Джоэли Ричардсон). Но той на всех, кроме себя, плевать, и тогда, разобравшись в низких дворцовых интригах с помощью придворного-любовника (Саймон Бэйкер), Жанна закручивает собственную интригу более высокого порядка. В хитрую аферу с драгоценным бриллиантовым ожерельем вовлечены муж, любовник, уличная актриса, граф Калиостро (Кристофер Уокен), кардинал де Роган (Джонатан Прайс), министр двора (Брайан Кокс) и сама королева – в общем, все должности и сословия. Афера проворачивается, затем разоблачается, кончается, надо сказать, ничем – все благополучно живы, – но несколько лет спустя случается уже Великая французская революция, и теперь на корону Марии-Антуанетты плюет мадам Гильотина. А поскольку афера была зафиксирована на бумаге, она тут же входит в разряд исторических фактов, и сам Наполеон говорит о ней как об одном из трех источников революции – сродни трем источникам марксизма-ленинизма.

Что тут можно выжать для нас еще двести лет спустя, если допустить, что бумага внушает доверие? Можно дать очередной пример жюльенов сорелей и бекки шарп – когда человек претендует на большее, чем заслуживает по мнению окружающих, в отличие от собственного мнения, и наконец разобраться в критерии заслуг. Талантливая афера выдает талант в принципе, хотя самый высокий уровень афер все равно выдает отсутствие самого низкого уровня чести, которая, в свою очередь, связана как раз с талантом, а не с родом и племенем. Или, совершенно с другой стороны, можно дать очередной пример убийств гаев юлиев цезарей или взрывов 11 сентября как рокового сцепления так называемых "случайностей", результатом которых становится так называемая "закономерность", и наконец разобраться в законах случайного рока. На рок всем наплевать, в отличие от результатов, но это не значит, что сам он неразборчив и что вся та Великая французская революция была существенней, чем одно тайное полуночное свидание в садах Версаля.

Фильм по-нашему, по-американски не выжал ничего. Шаер знает лишь, как заламывать руки – и королева их неистово заламывает (это действительно лучшая роль в картине) – или как осуществить французскую любовь под сутаной – "Помолимся вместе. Встань на колени" (это лучшая шутка картины). Но думать о том, что еще не узнал, то есть все остальное пытаться соединить и выразить, то есть просто и собственно думать Шаер вообще не собирался. Это совершенно ясно по целому впечатлению – по хромающему ритму, по судорожным акцентам и захлебывающемуся финалу, по полному отсутствию хоть какой-то привязки всех этих заламываний и коленей к нам сегодняшним, проживающим далеко не в Версале и отнюдь не под именем Валуа.

А, с другой стороны, зачем ему думать? Ставки Хилари Суонк после "Оскара" ("Парни не плачут") растут – значит, неважно, что ее скуластая диетическая физиономия в XVIII веке сгодилась бы только в кухарки. У Кристофера Уокена после Феррары и прочих дьяволиад загадочное реноме – значит, неважен смех в зале, когда он с клееной бородкой представляется Калиостро. В Голливуде семейные ценности разумеют – значит, дольше всего аферистка на крупных планах будет рыдать на могиле своих родителей с ангелочком и пафосной музыкой. В Голливуде еще разумеют политкорректность – значит, будет большое судебное заседание, объективный закадровый голос "сыскаря"-министра двора и еще более объективные многочисленные титры.

Но ведь и "Ватель", и "Распутник", и "Братство волка" совершенно недавно и как дважды два объясняли, что неспособность разделить себя и Версаль идет лишь от диких, хронических, неизлечимых комплексов, хотя только такая неразделимость дает право решать, что "неважно" и что "разумеется". Получается, американцы все еще не могут поверить, что когда-то тоже были европейцами?