Девяностые годы стали эпохой расцвета домашнего видео, и это, с одной стороны, обеспечивало надежный тыл большим голливудским студиям с их дорогостоящими блокбастерами, а с другой – давало определенный простор для творчества молодым и дерзким режиссерам, стремившимся проявить себя «дешево и сердито»
Девяностые годы стали эпохой расцвета домашнего видео, и это, с одной стороны, обеспечивало надежный тыл большим голливудским студиям с их дорогостоящими блокбастерами, а с другой – давало определенный простор для творчества молодым и дерзким режиссерам, стремившимся проявить себя «дешево и сердито». Это была эпоха отвратительного, мерзкого трэша и близкого к гениальности, трагически недооцененного креатива.
Тем, кто вырос на трехчасовых видеокассетах с надписями «ломовой супербоевик», имя Альберта Пьюна наверняка знакомо, но режиссер это настолько неоднозначный, что обклеивать его какими-то ярлыками было бы несправедливо. Он снимал фэнтези, фантастику, боевики, хорроры, психотриллеры, комедии – и, кстати, снял «Капитана Америку» еще в 1990 году! При просмотре его творений частенько возникает ощущение, будто бы он совершенно не понимает, что делает и куда его занесет полет фантазии в следующую секунду, но фильмы Пьюна всегда выделялись каким-то странным, даже, пожалуй, больным сочетанием зубодробительного пафоса и едва уловимой иронии. Ухватить эту иронию за хвост можно было не всегда и не везде, но в «Крутых стволах» Пьюн неожиданно отбросил маску загадочности и ударился в разухабистый хулиганский китч, вдохновленный работами Квентина Тарантино и Джона Ву.
Сюжет фильма крайне прост – одно большое здание, несколько десятков преступников, которым раздают оружие и предлагают отправить друг друга к праотцам. Трое победителей получат 10 миллионов долларов и полное отпущение грехов, проигравшие могут рассчитывать только на путевку в морг. Сюжет корчится в муках (но активно вдохновляет сценаристов «Козырных тузов»), за кадром звучит зажигательная мамба, свистят пули, летают дурацкие остроты, любые разговоры заканчиваются мексиканскими дуэлями, а оператор, кажется, принципиально не поднимает камеру выше пояса – ведь так происходящее смотрится эффектнее. И над всем этим с двумя пистолетами в руках парит блондинистый Кристофер Ламберт – синоним блеска и нищеты 90-х.
Ламберт провел на съемочной площадке всего два дня, но Пьюну этого хватило – работал он быстро и без проблем выдавал по три-четыре фильма в год. Финал постановщик доснимал вообще без него, с дублером – изначальную договоренность на три дня Ламберт не выдержал, укатив на другие съемки, так что пришлось выкручиваться. Эта поспешность и неряшливость в «Крутых стволах», конечно же, заметна, но в то же время в картине царит дух импровизации. И речь не о той импровизации, когда двое лоснящихся комиков с чеками на семизначные суммы в карманах встают перед камерой и на протяжении часа несут в нее всякую хрень, из которой потом на монтаже выбирают две реплики, а той подлинной импровизации, когда люди приходят с утра на съемочную площадку, имея в ежедневнике только одну запись на день: «Сегодня мы будем развлекаться». Неслучайно посвящены «Крутые стволы» Стивену Дж. Фридману, одному из столпов западного инди-кино, создавшему такие разные, но одинаково вдохновенные фильмы, как «Большой кайф» (1986) с Деннисом Куэйдом и «Кикбоксер» (1989) с Жаном-Клодом Ван Даммом.
Как и многие другие фильмы Альберта Пьюна, «Крутые стволы» ждал неоднозначный прием – слишком длинный (почти два часа!), технически «сырой», донельзя эклектичный (сочетание гипертрофированного насилия и невыносимо претенциозного философствования – конек режиссера). Распробовали фильм лишь те, кто, пресытившись стандартными формами, жаждал оригинальности, но таких оказалось достаточно. На радость поклонникам несколько лет назад Альберт Пьюн объявил на своей страничке в Facebook, что собирается оживить «Крутые стволы» в виде ремейка, в котором действие будет перенесено на нефтяную платформу BP. Планы эти, впрочем, до сих пор так и остались планами, и, возможно, это к лучшему – «Крутые стволы» родились в прекрасные и ужасные девяностые и обречены остаться там навсегда.