Сентиментальную историю про несчастную любовь Грею удалось рассказать без сантиментов.
Великовозрастному инфантилу Леонарду заботливые еврейские родители находят невесту из дружественного бруклинского семейства. А он как назло влюбляется во взбалмошную соседку, накрепко увязшую в романе с женатым. Та делает из Леонарда конфидента, которому всегда можно поплакаться в жилет.
Амплуа неуклюжего кидалта пришлось брутальному Хоакину Фениксу на удивление впору, но в этой роли он не выглядит смешным ни минуты. Несмотря на анекдотические атрибуты взрослого ребенка: комнату, похожую на детскую, неусыпный контроль папы с мамой, вечное «Что ты там делаешь?» даже когда он всего лишь включает компьютер. При таких раскладах будущее предрешено, тем более что родительская протеже Сандра оказа-лась лучшей девушкой в мире, и два семейных бизнеса уже готовы слиться в один.
Но трепетный Леонард, уже переживший попытку суицида после неудачной помолвки, наделен слишком ярким воображением. Случайно повстречавшись на лестнице с легкомысленной и неотразимой в своем эгоизме блондинкой – то ли из грезы, то ли из фильмов Хичкока, – он вроде бы готов наплевать на хороший жизненный план и милую невесту ради случайной девушки в окне напротив. И этот сюжет подозрительно похож на мыльную оперу.
Но главное тут не в сюжете, а в интонации. Грей тщательно избегает аффектов, не педалирует конфликты, а напротив, уводит их от привычной театральности. И таким образом убирает дистанцию между зрителем и зрелищем – как опытный лектор, который специально говорит тише, чтобы к нему прислушались. По всем драматическим канонам герой должен сделать главный выбор своей жизни: между блондинкой и брюнеткой, приключением и рутиной, ненадежными занятиями фотографа и стабильной карьерой владельца сети прачечных.
Но выбранная режиссером деликатная манера изложения не предполагает громких кульминаций, даже когда речь, кажется, идет о судьбе. Лишенная патетики финальная сцена выглядит удивительно и почти идеально: Леонард втихаря сбегает с семейного торжества, а потом туда возвращается, но драматического взрыва так и не происходит. Хотя между этими двумя моментами жизнь рушится безвозвратно и складывается снова.