Фильм открытия ММКФ: катастрофа на воде — большая и маленькая.
Захудалое судно «Снегирь» неумолимо движется в сердце шторма. Чтобы предугадать траекторию пути траулера, не нужны ни подсказки промокампании, ни могучее слово «катастрофа», ни знание романа-первоисточника «Три минуты молчания» Георгия Владимова. Как только два юнца-салаги подходят к шестому причалу, чувство неизбежной беды мучительно подкатывает комом к горлу. Переживать вроде бы пока не за что, разве что облезлые и седые морские волки (Михаил Кремер, Тимофей Трибунцев, Евгений Сытый, Анатолий Попов и др.) погоняют новобранцев по палубе: студенты питерской мореходки Максим (Олег Савостюк) и Никита (Макар Хлебников) еще не наглотались соленой воды и не привыкли к застоявшейся рыбной вони. Вот только папа Гена (Александр Робак) опять нагнетает: два «асисяя» на палубе — бесконечная головная боль, хуже, чем «баба на корабле» (или почти что одно и то же). Беды точно не миновать.
Ждать от режиссера Бориса Хлебникова и сценаристки Наталии Мещаниновой вдохновляющего портового романса о взрослении, преодолении и силе духа довольно сложно, несмотря на то что поначалу рейс и правда держит курс на закалку характера. Фактурные дядьки, на лицах которых годами выводили узоры морские ветра и стопки спиртного, смотрят на дно тарелки, смачно кашляют и учат молодежь уважению — вроде бы к морю и ремеслу, но на деле к старшим, авторитет которых обнуляется, стоит кораблю войти в порт. Дома жены и дочери не понимают, молчат и ничего не хотят; в плаванье привычнее. Впрочем, «Снегирь» не пытается романтизировать промысел и заводить шарманку о свободе, глади северных морей или тяге к приключениям — никакого духа авантюризма, сплошные производственные мозоли. Все иллюзии «асисяев», если и были, рушатся на первой же смене под причитания раздраженных моряков: дедовщина — не обряд передачи мудрости с высоты прожитых лет, а мучительная муштра, призванная сделать из салаг настоящих мужиков, которыми они (положа руку на сердце) не особо стремятся быть. По крайне мере Никита: в рейсе хотя бы выжить, а с пубертатом можно проститься при других обстоятельствах.
Разверзается межпоколенческая пропасть — зияющая бездна, та, что узнается по сочинениям русских и советских классиков: кого-то точно утянет на дно. Моряки со стажем согласно внутреннему компасу насильно пытаются причинить добро, которое (если взглянуть со стороны) обладает природой прямо противоположной. Благими намерениями вымощена дорога к опыту и преемственности: в общем-то, через диковатые стайные обряды с посвящением, битьем мордой об рыбу (рыбой об морду?) и прочими прелестями патриархальных забав в замкнутом пространстве. Младшие пока не прочухали иерархии на судне: вся жизнь еще вроде бы впереди и скорее на берегу, это у старших — позади и непременно в море. Тревога нарастает будто бы сама собой. Неизвестно, что страшнее: удары стихии или стихийные акты воспитания? Бледные от качки щеки салаг хочется уберечь от уродства опытом и рябых шрамов коньяка.
Когда «Снегирь» подходит кормой к краю шторма, уже понятно, что все давно утонули, но мореходное братство крепко держит друг друга за плечи даже на дне. Хлебников и Мещанинова остаются свидетелями трагедии наблюдения: не вторгаясь в ткань удручающего бытия в трюме, авторы не подмигивают, не осуждают и не защищают, лишь пытаются заглянуть в глаза. Единственным рычагом будто извне, трамплином для разгона загадочной русской души (будь она неладна) становится буря — чем дела хуже, тем больше сил для подвига обнаруживается. Героизм — не рутинное маленькое добро, а стихийное дело, внезапное, реакционное. Валютой Поступка с большой буквы можно расплатиться и получить индульгенцию за каждодневное малодушие: получается, жизнь за жизнь — и все в расчете? В море работает какой-то особенный курс обмена, в маленьком рыбацком царстве свои принципы и печали — не повезет чужакам. «Снегирь» горестно констатирует заскорузлую скупость щедрой души, гуманизм, вывернутый наизнанку, и мужественность, которой не стоит бравировать: «не взлетим, так поплаваем» — взлетать только не получается, да и не хочется.
Тревога не отступает даже в финале: впереди новые рейсы и новые «асисяи» на борту — раз сами не хотят, жизнь чему-нибудь да научит. Вот только на катастрофу, виновником которой становится человеческий фактор, смотреть страшнее, чем слушать штормовые предупреждения.