Рецензия на фильм «Одноклассники»

Школа кончилась. На выпускном вечере самой красивой паре класса (Крюков и Капунина) подарили свиноподобного ангела – целый килограмм золота (папа мальчика олигарх, у детей должен быть начальный капитал). Потом папа девочки, тоже олигарх, играл на аккордеоне, искусству владения которым обучился давно, в несуществующей ныне ГДР. Все прошло замечательно. Три года спустя девушка все еще со своим самым красивым парнем, и уже не понимает – зачем, ей предлагают не дурить и со временем получить в подарок небольшой бизнес, какой обычно бывает у жен наследников, а она режет вены в квартире с видом на Кутузовский. Способ сбежать не хуже прочих, которые она тоже попробует – уехать в Питер с другом жениха (Аристарх Венес) или на Гоа, уже, наконец, совершенно одной.

Сергей Соловьев, который три года не может выпустить в прокат два своих новых фильма – "2АССА2" и "Анну Каренину" – представил третье кино, формально не имеющее отношения ни к дилогии про Мальчика Бананана, ни к мистически привязанной к ней экранизации Толстого. Сценарную заявку написала студентка Соловьева Соня Карпунина, он переписал с ней этот сценарий и снял сам, причем занял красивую Соню в главной роли. В итоге "Одноклассники" скорее имеют отношение к "Ста дням после детства", но это, в сущности, тоже ничего не значит. Соловьев говорит, что у него все фильмы про одно и то же, и что интересует его, в сущности, только одна вещь: второе рождение человека, чудо, которое происходит с ним между 12-ю и 22-мя годами.

Чудо, которое тем временем происходит с самим Сергеем Соловьевым – это непреходящее восхищение, которое он испытывает к самому факту юности, уверенность, что она сама в себе имеет основание и оправдание за все, и способность привить ту же уверенность любому, кто смотрит на мир через соловьевский видоискатель.

Эта влюбленность так полно управляет "Одноклассниками", что не разделить ее трудно – а точнее, глупо, потому что она не только самоцель, но и проводник. Качая зал саундтрэком с "Кино" и "Иван-Кайфом", многозначительной белибердой и внезапно-достоверными чувствами, явлением мятежного духа свободы Михаила Ефремова и шутками ("Вот, выпей. Лучше стало? – То же самое. Только теперь с запахом") в принципиально расхлябанном свинге банальностей и озарений, Соловьев ухитряется не терять нить истории, которая – никакой не поиск, а всего лишь подозрение, что возможна другая жизнь и другая свобода, кроме тех, что в настройках "по умолчанию".

Чувство, вполне способное лишить мирного сна даже на Кутузовском, особенно при наложении на картинку "Папы пилят бабло, мамы сходят с ума, дети ужасно скучают – их не хотят убивать, как в "Ассе", они не уплывают на белом паруснике, как в "Черной розе", конечная станция Гоа, просьба освободить вагоны". Тот самый момент, когда вдруг покажется, что Соловьев, прокрутив дырочку в экране, самонадеянно пытается ловить сквозь нее дух времени. И правда, поймал – но не во взаимных чувствах юности и пошлости, которые, ей-богу, неизменны со времен "Над пропастью во ржи", "400 ударов" и "Курьера", а в редкой для кино детали.

Нам неизвестно будущее героев – черт его знает, куда они направятся с утоптанного тысячами пяток лучезарных лентяев гоанского песочка. Куда угодно. Может быть, инстинкт Соловьева не подвел и эта безбрежная ослепительная неопределенность будущего и есть неуловимый Zeitgeist?