Рецензия на фильм «Призрак оперы»

Начинается со стоп-кадра старинной черно-белой уличной фотографии. Укрупнение, и вдруг улица задвигалась. Тревеллинг, и ты уже в той жизни. Вход в черно-белый заброшенный большой дом, аукцион артефактов, принадлежавших когда-то оперному театру, бывшему в этом доме, на разбитом полу – упавшая люстра, и когда ее продают, вдруг магический вихрь, шум, и рухлядь преображается. Малиновый бархат с золотыми кистями, роскошные кресла, яркий свет – и вот просто приятно рассматривать, как изящно придуманы первые две минуты. Действительно красиво. Так же будет по ходу еще несколько мгновений – с превращениями пространства и с повешенным бутафором. Шумахер, в общем, хотел что-то изобресть. Но когда начинается, вокруг чего он изобретал… Ой, нет.

Кстати, сразу же ерунда: аукцион шел в 1919 году, основное действие – в 1870. При этом на аукционе Миранда Ричардсон загримирована, ну, лет на семьдесят, в основном действии ей было под полтинник, и ты никак не можешь посчитать. Не сходится. Хотя, не исключено, это тоже предупреждение, что весь фильм будет полной условностью. Во всем: в сюжете, в психологии, в лицах и голосах, в изображении, звуке, что касается даже дубляжа. Представьте, что если кто-то, не дай бог, все же вдруг заговорит человеческим голосом, он говорит по-русски, хотя все арии поются по-английски с подстрочным переводом, но речитативы типа "Почему ты не пое-о-ошь?" звучат при этом опять же на русском языке. При этом понятно, что три главные героя, Кристина (Эмми Россум), призрак (Джерард Батлер) и виконт (Патрик Уилсон), подвывают своими голосами, а премьерша Карлотта (Минни Драйвер) уже в оригинале дублирована какой-то итальянкой. И нельзя сказать, что чужой голос Минни Драйвер хуже собственного Эмми Россум, хотя на этом строится сюжет. Призрак хотел сделать премьершей Кристину, чтобы, наверно, в благодарность она его полюбила, потому что Карлотта, видишь ли, оскорбляла его слух.

Ребята, вот что угодно, но это совсем не слышно. Скорей уж девичий тоненький и слабоватый, хотя хорошо поставленный, голосок Эми Россум оскорбляет своей слащавостью и расчетом на умиление. Ну, нечему там умиляться полные два часа. Хотя, может, это еще и музыка такая. Музыка Ллойда Уэббера сводится к одному знаменитому лейтмотиву – действительно хорошему, только он звучит во всех тональностях бесконечно, и слышать его теперь можно только за деньги (за большие деньги) – а все остальное крайне монотонно и невразумительно. А главное, что все арии и особенно дуэты они там допевают до конца, иллюстрируя действие вместо самого действия, причем в стихах эти иллюстрации еще более разжижены. Пока рифму не вытянет – не кончает, плюс соответственная певческая мимика с жестикуляцией, то есть гляделки выкатить, ручонки развести, а ты сидишь, и заснуть же даже нельзя, поскольку очень громко…

Все уши прожужжали, что супермюзикл с суперсборами по всему миру. Шумахер сделал еще одно ценное предупреждение: будешь на Бродвее, не трать свои кровные ни на какой такой супер. Не стоит того ни дурацкий грим призрака, когда этот толстоморденький дяденька с на редкость противным вокалом наконец-то снимает маску, ни идиотские танцы на костюмированных балах, когда виден лишь сегодняшний Бродвей, а не 1870 год и уж точно не 1770-й, под который они костюмированы, ни театральные подземелья, ни склепо-кладбищенская зимняя натура, когда видно только компьютерную графику. И сюжет о безумной ревности призрака-уголовника к благородному виконту пересказывать бесполезно – все задавила бесконечная опера. Все возможные страхи, сочувствия, узнавания – все задавила.

Вот и возникает вопрос: а относительно чего Шумахер нагромоздил столько условности? Что есть такого в его кино, ради чего все может быть относительно? Время потеряно, эффект присутствия – нулевой, скука смертная, и если еще ты сам по утрам не поешь в сортире, вообще непонятно, чего тебя так подставили.

Текст: Екатерина Тарханова