Великому и ужасному Тиму Бёртону на этой неделе исполнилось 63 года. В последнее время он не радует нас новыми шедеврами, но мы продолжаем верить: у автора «Сонной лощины» и «Битлджюса» ещё есть порох в пороховницах. А пока что разбираем всю его фильмографию — от ранних экспериментов до культовой классики и последних невыдающихся работ.
В случае некоторых режиссёров ранние фильмы лучше оставлять за пределами всяких списков. Причём они не настолько плохи, что не могут составить конкуренцию всем остальным работам автора, — скорее просто другие, чуть более сырые, чуть более непрофессиональные, но в рамках творчества конкретного автора всё ещё нуждающиеся в обозрении. «Луау — вечеринка по-гавайски», например, — полнометражный психоделический дебют Бёртона и его коллеги Джерри Рииса, снятый во время забастовки художников-аниматоров Disney. Сюжета там толком не было: его заменяли скетчи о чудаковатых сёрферах, инопланетянах и оторванных головах. Куда целостнее оказался следующий опыт Тима в режиссуре — телефильм для японского Disney «Гензель и Гретель», где брат и сестра давали отпор злодею с помощью восточных единоборств. Это тоже очень необычное абсурдистское кино, которое лишь частично позволяет понять стиль Бёртона. Хотя менее очаровательным оно от этого не становится.
Последний на данный момент фильм заслуженного режиссёра — и, пожалуй, самый безнадёжный в его карьере. Не потому, что «Дамбо» как-то особенно плох, но потому, что он совершенно лишён фирменного бёртоновского очарования. Это ремейк анимационной классики, в котором нет ни шарма оригинального мультфильма (порой довольно смелого — вспомните хотя бы культовую психоделическую сцену марша слонов), ни знакомого почерка автора «Трупа невесты» и «Сонной лощины». «Дамбо» мог бы снять любой диснеевский ремесленник — и это, пожалуй, худшее, что можно сказать о картине Бёртона. Человека, чьи работы раньше можно было узнать буквально по одному кадру.
В своё время «Планету обезьян» Бёртона ругали все кому не лень, и до сих пор она остаётся самым, пожалуй, странным эпизодом в фильмографии постановщика. Его ремейк культового сай-фая о мире, где разумные обезьяны поработили людей, вышел визуально впечатляющим — грим и костюмы приматов (которых режиссёр напрочь отказался делать с помощью CGI) и сейчас выглядят очень хорошо. Но обо всём остальном что-то хорошее сказать сложно: «Планета обезьян» 2001-го вышла сюжетно и интонационно нестройной, а порой и просто слишком глупой. Половина актёров играет чересчур серьёзно, половина, напротив, гиперэксцентрична — а финал с печально знаменитым плот-твистом не имеет вообще никакого смысла.
Пожалуй, самый грустный период творчества Бёртона, когда режиссёр отчаянно бросался в самоповторы. Из всей «поздней» фильмографии «Дом странных детей» — один из самых безынтересных и, честно говоря, блеклых трудов автора. Тут всё, казалось бы, на месте: странные герои, противостоящие злобному обыденному миру, волшебство, чёрный юмор и причудливые декорации. Но, в отличие от тех же «Мрачных теней» или «Алисы в Стране чудес», здесь совсем нет истинного бёртоновского сумасбродства, обаятельного хулиганства, за которое мы любим сказочные миры этого художника. По меркам студийного кино далеко не провал, однако осознавать, что «Дом странных детей» снял тот же человек, что и «Суини Тодда» с «Трупом невесты», довольно досадно.
У «Мрачных теней», фильма, повествующего о тяжкой жизни семейки нечисти в современном мире, те же проблемы, что и у «Дома странных детей». По всем параметрам это классическое бёртоновское кино о чудаках и чудовищах, где главную роль, кроме всего прочего, ещё и исполнил Джонни Депп — излюбленный артист именинника. Актёрский состав, впрочем, и становится чуть ли не единственным достоинством «Мрачных теней»: в череде дурацких сцен Пфайффер, Бонем Картер, Грин и Морец выглядят настолько естественно и в то же время комично, что сложно всерьёз недолюбливать этот фильм. Он неловкий, абсолютно лишённый мрачного задора обожаемого всеми «Битлджюса», но с настоящей теплотой относящийся к своим странным героям.
Тот редкий случай, когда Бёртон, экранизируя культовое произведение, не смог управиться с мастерством автора оригинала. Льюис Кэрролл — сам по себе гений абсурда, художник безумных миров, которые живут по необъяснимым и непостижимым правилам, а ещё писатель с потрясающим чувством юмора. Перед такой фигурой содрогнуться мог любой, и Бёртон, честно говоря, исключением не стал. Хоть режиссёр и пытается передать иррациональность Страны чудес, в финале он всё-таки приходит к какому-то сомнительному упорядочиванию, попытке рационализировать вселенную, совершенно не нуждающуюся в строгих моралях и осмысленном лоре. С другой стороны, визуально это всё ещё Бёртон в свои лучшие годы: сквозь дымку тумана прослеживается чарующая улыбка Чеширского Кота, а чудаковатые Труляля и Траляля с лицом Мэтта Лукаса бродят по удивительным окраинам волшебной страны.
Крайне неожиданный виток в карьере Бёртона — не только кино, основанное на реальных событиях, но и самая что ни на есть феминистская драма о художнице, чей муж бессовестно присваивал себе выдающиеся труды супруги. С одной стороны, во всём этом сложно углядеть того самого Бёртона, извечно отправлявшего зрителя в выдуманные волшебные миры, где живут ведьмы, волшебники и вампиры. С другой — эксперимент не то чтобы провалился. В плане формы «Большие глаза», конечно, проигрывают почти любой работе режиссёра, но то, как из обычного байопика Бёртон делает одновременно грустную и напряжённую историю об обретении независимости, определённо заслуживает внимания. В ряд любимых мы картину не впишем, хотя говорить о ней уж точно стоит больше, чем о «Доме странных детей» или «Мрачных тенях».
Полнометражный дебют Бёртона, которым он занялся почти случайно. Дело в том, что Полу Рубенсу, автору и исполнителю главной роли в детском телешоу «Пи-Ви» (почти неизвестном в России, но культовом в США), очень понравился «Франкенвини» — и он позвал молодого постановщика заняться полнометражной версией своего сериала. Несмотря на то что Бёртон здесь, по сути, нанятый режиссёр, а не полноценный автор, в «Большом приключении» несложно увидеть зачатки его фирменного стиля. И в главном герое — типичном бёртоновском мечтателе, слегка сумасшедшем, но предельно обаятельном. И в общей сюжетной канве — эдаком милом роуд-муви, где Пи-Ви встречает разных колоритных персонажей, не менее странных, чем он сам. При скромном бюджете картина стала большим кассовым хитом, и именно она запустила карьеру Бёртона, дала ему шанс заняться более личными проектами и развивать свой фирменный стиль.
Ещё один ремейк в карьере режиссёра, в этот раз гораздо более удачный, чем «Планета обезьян». Оригинальный рассказ Роальда Даля вообще кажется идеальной основой для фильма Бёртона: история о нелюдимом творческом чудаке, о столкновении серой реальности с красочным миром чудес и невероятных изобретений. Шоколадная фабрика тут предстаёт целой отдельной вселенной, очень «выпуклой» и яркой, с каким-то невероятным количеством маленьких запоминающихся деталей. На самом деле она настолько оттягивает на себя внимание, что на её фоне драма Вонки немного теряется — как и персонаж Чарли, забытый где-то между песнями Умпа-лумпов и демонстрацией очередной кондитерской магии. Впрочем, это всё ещё очень приятное кино: главное, не пытаться сравнивать его с идеальным «Вилли Вонкой» 1971 года.
В 1996 году Бёртон сделал, пожалуй, самую необычную экранизацию в своей фильмографии — потому что экранизировал он (внимание!) серию вкладышей из жвачки 50-х годов. Это на самом деле хорошо объясняет специфику «Марс атакует», чёрной фантастической комедии о вторжении инопланетян, посвящённой не столько какой-то конкретной «истории», сколько утерянной эстетике эксцентричной фантастики прошлого. Бёртон, впрочем, не слишком упивается ностальгией — скорее издевается над жанровыми тропами, доводит их до абсурда, игриво стебёт всё то, за что сам любил эти глуповатые фильмы из детства, заставляя артистов вроде Джека Николсона откровенно дурачиться на экране. Таким ехидным мы режиссёра ещё не видели — и настолько «чёрным» его юмор больше никогда не был.
В 1989 году, задолго до гегемонии супергероев в кино, Бёртон снял своего «Бэтмена» — фильм, который и сейчас называют одним из лучших кинокомиксов в истории. В руках режиссёра мрачная история Брюса Уэйна, потерявшего родителей и решившего бороться с преступностью, приобрела узнаваемую готическую интонацию — но при этом и некоторые кэмповые черты. «Бэтмен» Бёртона, конечно, не настолько эпатажный, как версия Шумахера, но многие забывают, что среди тёмных пейзажей Готэма там порой происходит форменный цирк с конями и разноцветным Джокером (великолепно сыгранным Джеком Николсоном). И это сочетание жуткой атмосферы и какой-то ребяческой игривости — именно то, за что мы до сих пор любим его версию Тёмного рыцаря. И то, что позже никому не удалось повторить (справедливости ради, особенно никто и не пытался).
После успеха «Бэтмена» студия дала Бёртону больше творческой свободы — и, кажется, быстро об этом пожалела. Зато мы как зрители получили один из самых сумасшедших комиксов всех времён: с пингвинами-камикадзе, людьми-кротами и некоторыми весьма смелыми для жанра сексуальными мотивами. «Бэтмен возвращается» ещё дальше развивает удивительную смесь кэмпа и мрачной эстетики, это чёрная шизофреническая комедия, где Пингвин оказывается не хитрым мафиозным боссом, а безумным брошенным ребёнком, выросшим в канализации среди нелетающих антарктических птиц (остальные герои, впрочем, не намного адекватнее). Жаль, что в эту эстетику Бёртону вернуться уже не дадут: студия посчитает фильм слишком странным для подростковой супергероики, и третью часть уже будет снимать Джоэл Шумахер.
Выдающийся мультфильм Бёртона, родившийся из оригинальной короткометражки, — спустя несколько десятков лет режиссёр вернулся к идее и пересказал её на совершенно новый лад. Теперь «Франкенвини», повествующий о мальчике-учёном, воскресившем погибшего пса, становился картиной о творчестве и отношениях автора с толпой. Нетрудно догадаться, что Бёртон себя ассоциирует с юным героем — он тоже чудак, тоже лишний в обществе и тоже, в общем-то, одержим всякими безумными экспериментами. Можно, конечно, похулить «Франкенвини» за этот пафос и очевидные параллели, но как-то не хочется: такое милое и понятное всем откровение от автора увидишь нечасто. Хотя в «Эде Вуде» оно, справедливости ради, вышло остроумнее и изящнее.
Смерть и любовь — две самые излюбленные темы Бёртона, и в «Трупе невесты», где они вынесены в само название, заинтересованность автора классическими готическими тропами чувствуется наиболее остро. Во-первых, перед нами просто изящно снятый мультфильм — рукотворный, осязаемый, в общем, такой же живой, как и любой live-action проект режиссёра. Во-вторых, это трогательная дань уважения произведениям Эдгара Аллана По, Мэтью Грегори Льюиса и, конечно, Натаниэля Готорна. Говорить о том, что наследие классической литературы можно изучать по «Трупу невесты», было бы в корне неверно (для этого полно других фильмов Бёртона), но в гнетущей истории потерянной любви всё равно очень много от старых мрачных книг, которыми так любил зачитываться постановщик. Позже он, кстати, снимет другой мультфильм-признание, «Франкенвини», где объединит эти же размышления с рассуждениями о художнике-чудаке в современном обществе.
Комедия о женатой паре, которая после смерти остаётся призраками в своём доме и пытается выжить оттуда семейку противных горожан, стала первой большой авторской картиной Бёртона. В «Битлджюсе» он аккумулировал, кажется, все свои любимые стилистические приёмы и тропы: тут и колоритный мир мёртвых, куда более весёлый, чем скучная реальность (то же самое потом будет в «Трупе невесты»); и герои-аутсайдеры, и эксцентричный антагонист — тот самый Битлджюс, неугомонный призрак, выгнать которого намного сложнее, чем призвать. Весь фильм — одна большая демонстрация пластического таланта Бёртона, большого фантазёра и мастера макабра, который очень любит посмеяться, но исключительно замогильным смехом.
Бёртон в своём кино всегда изучал феномен инаковости, во всех деталях пытался рассмотреть тех героев, которые любым другим художникам казались уродами, чудовищами и одиозными злодеями. «Эдвард Руки-ножницы» в этом смысле — одно из лучших произведений режиссёра, трогательная ода «не таким, как все» и просто изобретательный фильм, в котором Бёртон с коллегами умудрились превратить обыкновенную американскую субурбию в по-своему сказочное место. И здесь, как, в общем-то, почти в любой классической ленте постановщика, бал правит Джонни Депп: роль Эдварда, одинокого романтика, обременённого лезвиями на пальцах, далась ему с такой непосредственностью, что простодушный паренёк с торчащими во все стороны прядями волос оказывается настоящей душой этой незамысловатой, как дважды два, истории.
Кровь, песни и пироги из человечины — экранизацию мрачного одноимённого мюзикла настолько аутентично мог поставить, кажется, только Бёртон. Стилистически это едва ли отличается от всех его полюбившихся работ, но оно даже к лучшему: вместе с «Эдвардом Руки-ножницы» и «Сонной лощиной» «Суини Тодд» образует эдакую готическую вселенную о вечных чужаках и одиночках. Разница лишь в том, что история о барбере-убийце на фоне двух других фильмов выглядит несоизмеримо жестоко: десятки трупов, брызжущая кровь из шеи невезучих жертв и изящные вокальные партии, на фоне всего этого безумия звучащие до жути странно. При всём желании забыть номера из этого мюзикла невозможно — уж слишком ярко отпечатываются в памяти одиозные сцены насилия под трагикомичные завывания.
«Крупная рыба» удивительна тем, что на первый взгляд это как будто бы совсем не-бёртоновский фильм — выхолощенный и очень академичный, кажется, он мог быть снят Стивеном Спилбергом или Робертом Земекисом. Но копнёшь чуть глубже его фасада и вдруг обнаруживаешь, что за слегка изменившимся стилем скрывается всё то же знакомое содержание. «Крупная рыба» — это, по сути, сборник удивительных мифов, предсмертный поток сознания человека, который всегда находил успокоение в выдумках и легендах. В каком-то смысле фильм похож на дебют Бёртона, «Большое приключение Пи-Ви», где герой также путешествовал по Америке и встречал разных неординарных людей. Разве что «Крупная рыба» сделана куда изящнее и, что ли, точнее: она работает как трогательный манифест вечного мечтателя, среди бредовых россказней которого всегда кроется универсальный вселенский смысл. Если кто вдруг раньше сомневался, то после этого фильма становится очевидно: Бёртон — вероятно, последний великий романтик современного кино.
Если «Труп невесты» — идеальная затравка для тех, кто только начал знакомиться с готической литературой, то «Сонная лощина» — ультимативная экранизация не только Вашингтона Ирвинга, но и всех писателей, так или иначе повлиявших на Бёртона. Туманная дымка окутывает пустынную провинцию, а всадник без головы выходит на охоту за новыми жертвами: из стандартного жанрового сюжета режиссёр делает мрачную (а иногда и вовсе смешную) историю, где чарующе жуткого больше, чем страшного. Если уж и нужно какое-то доказательство мастерства Бёртона, так это любой кадр из «Сонной лощины» — его зловещий фильм, сами того не заметите, погрузит вас в непрекращающийся кошмар, запутанную тайну далёких мест, казалось бы, давно оставшихся на страницах запылившихся готических страшилок. Но Бёртон не был бы Бёртоном, если бы не возвращал на экраны несправедливо забытые всеми миры призраков, чудовищ и вурдалаков — за это мы его и любим.
Наконец, самый недооценённый фильм Тима Бёртона — по совместительству и его лучший. В «Эде Вуде» он рассказывает свою классическую историю о неловком фантазёре, которому сложно вписаться в скучный мир, — но делает это через биографию реального человека, Эдварда Вуда-младшего (его играет Джонни Депп, и это одна из лучших ролей актёра за всю карьеру). Его называли «худшим режиссёром всех времён», но он продолжал творить — просто потому, что не мог жить иначе, потому, что за его бездарностью скрывалась такая мощная творческая энергия, какая не снилась иным гениям. Бёртон, конечно, по-дружески смеётся над коллегой из прошлого, но куда больше он восхищается его упорством и неиссякаемой креативной энергией. Его «Эд Вуд» — это громкое напоминание о силе искусства, всеобъемлющей и универсальной, не делящей людей на талантливых и бездарей, принимающей в свои объятия всех, кто достаточно смел, чтобы вывернуть на экран, бумагу или холст свою душу.
А ещё это по-настоящему мастерская стилизация под кино 50-х — Финчеру такое даже не снилось.