Интервью с Олегом Погодиным

Режиссер фильма «Дом» Олег Погодин рассказывает о России, критиках, современном зрителе, таланте и вдохновении

Учитывая наши реалии и особенности нашего национального характера, «Дом», безусловно, фильм российский. Хотя и в Латинской Америке и в Китае, и в Японии найдутся семьи, в которых именно так воспитывают детей, в которых царит такой вертикальный иерархический уклад, где фигура отца стоит сверху, а остальные являются практически его подчиненными. Россия вообще иерархическое государство. Вертикаль власти в нашей стране – абсолют. Если говорить о протестантских странах, то там есть понятие протестантской ячейки, когда каждый сектор отвечает за себя и за другой сектор. А у нас за всех отвечает старший.

Герои все время подчеркивают, что они русские люди, и в этом их сила. Трагический финал – это от переизбытка русскости или, наоборот, от нехватки?

Да дело не в русскости. Я хотел рассказать о насилии, показать, что оно ведь произрастает не вне гуманитарных ценностей, а внутри них. Семья же это тоже система ценностей, и воспитание у Шамановых ставит насилие как метод во главу угла.

А почему вдруг система дала сбой, привела к обратному эффекту именно сейчас? Еще же дед в свое время белых расстреливал? Или это христианское воздаяние?

Насилие – это бумеранг. Так и начинается расползание общества. Сначала один перестает общаться с другим, потом накапливаются обиды. А что касается христианства, то за весь фильм икона появляется лишь однажды, да и то стоит у пьющего интеллигента, который по сути не особенно-то и верит. В этой семье Бога нет. Она Бога не осознает. Здесь и страсти закипают неосознанно. Вообще в любом народе, а в нашем особенно, много неосознанного. Отец говорит: «Не этого я хотел». А чего ты хотел? В основе его второго разговора с сыном лежит неумение сказать о своей любви к нему. Он снова долдонит про силу и банально не может сказать, как переживает. Единственный, кто здесь формулирует внятно, что любить тяжело, – сестра, а единственный кто говорит, что любить надо, – бандит, хлебнувший насилия выше крыши.

Это фильм о грехе и воздаянии. Неосознанный грех не перестает быть грехом. Библейский мотив есть, но он скрыт. Мне не хотелось решать его в лоб. Можно сказать, что моя картина только по видимости русская, а по методам смыслового сложения и драматургии – американская. В советском кино вообще редко что-либо решалось через внутренний мир людей. И сегодня это наследие работает. Надо либо через звонкую метафору, как у Тарковского, либо взять и в качестве нравоучения ввести напрямую в действие священника, как в «Острове». «Остров» по сути – советский фильм. Правда, хороший советский фильм.

Почему вы оставляете в живых самых никчемных персонажей?

Цельного человека не изменить. Можно говорить все что угодно о Григории Шаманове, но он личность завершенная, он меняться не будет. А эти двое – слабые, расхламленные в разные стороны люди, я им даю шанс. Им придется стать другими, стать сильнее, чтобы заботиться о детях. Им не удалось стать цветом интеллигенции, но зато предстоит стать хотя бы просто людьми.

Не было соблазна после такого веселого бади-муви, как «Непобедимый», продолжать в том же духе? Конкуренции-то почти нет. Все как раз серьезные притчи снимают.

Я сейчас работаю над приключенческим боевиком про Куликовскую битву. Так что я и не уходил. Я хотел сделать из «Непобедимого» (он, кстати, в рабочем варианте назывался лучше – «Человек Востока») боевик с элементами политического памфлета, где даже главный герой не совсем правильный. В каком-то смысле, он как раз воспитанник дома Шамановых. Нас четыре года мотало с проектом. Вначале он задумывался как продолжение сериала «Родина ждет». Действие должно было происходить в Индии, а потом режиссера с проекта сняли, пришлось переделывать в четырехсерийный формат. Потом ушел Хабенский (он должен был играть Шеринга), а мы уже были в запуске, поэтому бюджет существенно уменьшился, и экшном пришлось жертвовать. Многое должно было быть по-другому: генералы не были кабинетными, сюжетная схема была сложнее. В итоге пришлось перевести все на прямой конфликт Кремнева и Шеринга, а этого недостаточно. В общем, у меня сложное отношение к этой картине. А вот «Дом» на мой взгляд, получился.

А вы правда закончили киноведческий факультет?

Да, хотя я как киновед даже не заявился. Так, прочитал пару лекций в гуманитарных университетах по истории кино.

Киноведческая закалка как-то отражается на режиссерской работе?

Ну конечно – нет свободного видения. С другой стороны, знания меня не угнетают. Например, в «Куликовской битве» я намеренно опираюсь на Куросаву и его дзедайгеки (фильмы про самураев).

А Куликовская битва как соотносится с современностью?

Это приключенческий фильм, поэтому историю напрямую на наш день не спроецируешь. Но многое и правда похоже. XIV век на Руси был веком глобализированного общества. Это не была лапотная Русь, где все задыхались от голода и гнета невежества. Новгородское княжество было самым образованным и продвинутым. Купцы знали по 5-6 языков. С московским княжеством было сложнее. Это был спрут, который, как и сейчас, поглощал все что было в русских княжествах. Мы были открыты миру на тот момент. У нас не было идеологии неприятия, скажем, татар или хазар. Нет, когда надо было, дружина объединялась и давала отпор, но не было неприятия другого образа жизни.

Москва давала Нижегородскому княжеству свободно развиваться, но все равно все под собой держала. Был свой «телевизор» в образе просвещенных купцов, были инновации того времени, например, подзорные трубы, дамасская сталь, зеркала карманные.

Куликовская битва стала моментом выбора между западным путем развития и евразийским, которым мы до сих пор развиваемся.

Но мы же до сих пор регулярно смотрим на запад и пытаемся переориентироваться?

Что-то пока не очень получается. Россия всегда шла путем страдания. Ухудшенный вариант уже прошли при советской власти, сейчас чуть лучше, но в принципе, тоже самое. Но страдать вечно нельзя, и, может быть, мы куда-нибудь и выйдем.

Чего не хватает современной кинокритике?

Никто не интересуется, из какого сора растут цветы. Нужно знать производственный процесс, уважать и любить кино. Сегодня критика разговаривает сверху, с надменной снисходительной интонацией. «Это мы видели, и это тоже видели, и все мы видели». А кино ведь не только для вас, ребята, да и скорее всего – не для вас. Оно для зрителей. Кинокритика сегодня ушла от этической и эстетической дихотомии, она больше не делит кино на хорошее и плохое, она его делит на смотрибельное и несмотрибельное. Хавается или не хавается, в соответствии с требованиями коммерческого рынка. При этом орел здесь не тот, кто выше взлетел, а тот, кто больнее клюнул. Сколько критиков обрушилось на «Непобедимого»…

Многие хвалили…

Я знаю, но все же. Притом что он несовершенен, такого отношения он не заслуживает. Это была первая попытка сделать актуальный отечественный боевик, а не боевик с абстрактными злыми силами. Можно было поругать, было за что, но никто из критиков даже не отметил саму попытку. Критик – это зритель, только более знающий. Если он на самом деле хочет что-то понять, то должен нырять глубже. А так, читаешь любую рецензию и видишь вместо понимания какую-то школу злословия и ярмарку тщеславия в одном флаконе. Самое интересное в кино, на мой взгляд, это авторы и то, как они снимают фильмы. Если критику или киноведу на это наплевать, ничего он никогда не поймет. Россия вообще антикинематографическая страна. У нас, например, сегодня почти нет кинолитературы. А в той же Канаде можно на каждой бензоколонке найти две-три книжки о кино. Причем серьезные. Я в Торонто на одной бензоколонке купил «Разговоры c Билли Уайльдером» Кэмерона Кроу, а на другой – монографию о Джоне Форде.

А вы не планируете что-то такое написать? Тем более опираясь на режиссерский опыт.

Я хотел бы сделать, и может быть еще сделаю, книжку-интервью с Андреем Кончаловским. Книжки-интервью – это же самое интересное. Очень люблю Питера Богдановича. Все, что он пишет, действительно сделано с пониманием и любовью к кино.

Вот вы сказали, что кино не для критиков, а для зрителей, а вот зритель у «Непобедимого» и у «Дома» он один и тот же?

Нет. Непобедимого смотрели в основном молодые, и они, мне кажется, его не поняли. Просто не прочитали картину, как я того ожидал. Вообще зритель, способный прочитать полижанровое произведение – уходящая натура. Появился тип зрителя, который требует определенности: пришел смеяться, значит надо смеяться до смерти, пришел смотреть боевик, значит пусть Джейсон Стэтэм безостановочно всех мочит. Мое поколение выросло на полижанровом кино. «Белое солнце пустыни» – это полижанровый фильм. «Кто есть кто» с Бельмондо, одна из моих любимых картин такого плана, – это сочетание серьезного и смешного. Сейчас из экшна ушел элемент игры со зрителем. Вот, например, «Смертельная гонка» П.С.Андерсена – все очень изощренно в плане каких-то визуальных штук, но у картины напрочь отсутствует второе эмоциональное дно. Да какое дно, это все плоскость, разрисованная граффити. В «Безумном Максе» юмор был, а здесь нет. Для меня художник, это тот, кто способен внести в фильм более одной интонации. Выдержать одну интонацию от начала до конца – вопрос самодисциплины, а добавить что-то сверх этого – вопрос таланта и вдохновения. Не мне судить, получается ли у меня, но я, во всяком случае, стараюсь.