Интервью Ильмара Раага «Я не вернусь»

– Ильмар, как так получилось, что эстонский режиссер, поработавший в Европе, вдруг оказывается в России и берется за столь тяжелые темы?

– На самом деле до этого я очень часто говорил своим друзьям, что никогда не буду снимать кино по сценарию, который написал не я сам. Так и было много лет. Я находился во Франции, снимал там кино, когда мой знакомый продюсер прислала мне сценарий со словами: «Я познакомилась с интересным русским продюсером, и у них есть вот такой интересный сценарий. Я ни на чем не настаиваю, но ты прочитай, это правда очень интересно». Я действительно очень быстро прочитал, сценарий был написан очень красивым языком. Я ведь до этого даже опасался – сценарий на русском языке, смогу ли я его прочитать и, главное, понять. Но он был так хорошо написан, что я со всем справился с легкостью. Прочитал и понял, что просто не могу ответить «нет», я так влюбился в историю, что с какой-то даже ревностью решил, что именно я должен донести ее до зрителей. Поэтому я написал продюсеру Наталье Дрозд длинное письмо, где рассказал, что история великолепная и я очень хочу работать с ней. Я ведь тоже учился сценарному мастерству, я понимаю, что история здесь очень нестандартная. Все стереотипы, клише, стандарты – это все не об этом фильме, он начинается одним, а в середине резко меняется и ритм, и темп, и даже тема. Это очень здорово. Такие примеры в мировом кино можно по пальцам перечислить – я помню такое у Хичкока и у Родригеса. У нас, конечно, не Хичкок и тем более не Родригес, но все равно. И у нас, между прочим, в конце еще один поворот, который я, читая сценарий, даже не предвидел. Именно тогда я подумал, что если сценарий удивил меня, то он может и других удивить – мы обязательно должны снять фильм.

Это было первое, что на меня воздействовало. Ну а потом, конечно, думаю, что снимать кино в России – это огромное приключение. На тот момент у меня не было здесь большого количества друзей, хотя я знал некоторых русских, живущих в России. Однако я же тоже в некоторой степени вырос на советских фильмах и мультфильмах, где-то на уровне крови я чувствовал эту культуру. Мне было интересно спустя 20 лет вернуться сюда и посмотреть, что изменилось, а что осталось прежним.

– Ваши мотивы понятны, но чем вам удалось увлечь еще и финскую сторону, эстонских продюсеров, белорусских и казахстанских кинематографистов?

– Мне кажется, «Я не вернусь» – очень счастливый проект. С российской стороны в компании «СТВ» проектом занималась Наталья Дрозд, для которой это тоже был первый игровой фильм и сразу международная копродукция. Мне в свое время рассказывали, что в России действует такая американская система, где продюсеры являются самыми главными на площадке, а авторы – это просто работники, которые могут забыть и об амбициях, и о собственном видении. Оказалось, нет. С Натальей у нас было сотрудничество на уровни сути дела. Мы обсуждали какие-то вопросы, но обычно она говорила: «Ты же режиссер, ты и решай!» Мне это было приятно.

Что касается европейских коллег, с эстонским и финским продюсерами я работаю уже довольно давно, мы доверяем друг другу, кроме того, Финский фонд кино посмотрел сценарий, и они для себя решили, что наша история важнее, чем какие-то социальные или политические разногласия между странами. С белорусами и казахами вели переговоры продюсеры, мне с ними довелось работать только на месте, но все они великолепные профессионалы, я рад, что жизнь и работа свели меня с этими людьми.

– Вы пока не упоминали имя Сергея Сельянова, но мне показалось его влияние на фильм довольно серьезным. Развейте мои сомнения или подтвердите их, нависала над вами тень Сельянова во время работы?

– Ну конечно, тень Сельянова над нами довлела постоянно, это понятно. (Смеется.) Безусловно, вместе с Сельяновым над нами витала и тень Балабанова, с фильмами которого у многих за рубежом ассоциируется современная Россия. А как же без этого? Так сложилось, что дома у меня есть коллекция фильмов Алексея Балабанова, она собралась еще до начала работы над фильмом, до того, как я познакомился с Сельяновым. Многие фильмы, кстати, мне очень нравятся. В этом смысле, да, каким-то образом на меня влияли и Балабанов, и Сельянов, который, впрочем, непосредственно в процесс не вмешивался. Я работал с Натальей Дрозд, а она, в свою очередь, советовалась с Сергеем – так сложилось наше партнерство на фильме.

– Возвращаясь к международному аспекту вашей работы, к тому, что вы считаете историю, рассказанную в фильме, универсальной. Можно ли представить события «Я не вернусь» происходящими в Европе или Америке? Грубо говоря, возможно ли подобное путешествие, такой побег от проблем из Лиссабона в Таллинн или из Сиэтла в Майами?

– Для меня это может быть американской историей, но не европейской. Хотя детские дома существуют везде, все-таки в большей степени это русская социальная проблема.

Когда я прочитал первые десять страниц сценария, я подумал: «Ага. Еще один фильм о социальных проблемах». И хотя эти страницы были написаны очень хорошо, они оказались небольшим разочарованием для меня. Но потом, когда я понял, что за девушки являются главными героинями, все для меня встало на свое место. Для меня было очень важно понять, как и что в России с детскими домами. Есть такая теория, что если в детстве у детей нет должного к ним отношения, нет любви вокруг них, нет нормальной семьи, то потом, когда они вырастают, эти дети не умеют возвращать любовь, не знают, как ее проявить. Проблема Ани, главной героини, для меня заключается в том, что она считает: «У меня было несчастливое детство, поэтому все сейчас должны мне его компенсировать. Все должны меня любить, предоставить мне место в обществе». Но она не знает, как любить самой. Она будет учиться этому на протяжении фильма благодаря своей попутчице. Поэтому, чтобы мы поняли, что у нее есть такая проблем, в фильме присутствует детский дом, но проблема на самом деле много шире. Это не проблема только сирот, мы все время от времени можем вести себя как эта Аня, нам всем в жизни необходим подобный духовный путь. В этом смысле фильм не о детских домах и не про сирот, мы все можем в какой-то момент чувствовать себя сиротами.

Но когда мы начинали снимать, мы поняли, что нельзя просто сказать: это Россия и здесь с детдомами вот такая ситуация. На этапе подготовки мы посетили в Ленинградской области шесть детских домов и побеседовали с детьми и воспитателями. Мы узнали многое из того, что не могли себе представить. Например, директора говорят о том, что у детдомов есть достаточно спонсоров, но со стороны эта добродетель выглядит покупкой совести. В то же время детям эти подарки фактически безразличны, то, что им по-настоящему нужно, находится в другом месте. Им нужно время искреннего общения и человеческое отношение. В свою очередь, дети говорят о том, что потом у них будет «вольная жизнь». Это тоже такой знак. Жизнь будет, но потом… Виктория Лобачева, которая у нас играет Кристину, она настоящая в том плане, что она воспитанница детского дома. И это совершенно иной человек. Когда во время кастинга я спросил ее, сможет ли она в кадре закурить, была такая сцена в сценарии, она ответила: «Ну, смогу… Хотя я бросила курить, когда мне было десять…»

– Вы упомянули Вику, расскажите тогда и про Полину Пушкарук, она какая-то совершенно фантастическая в вашем фильме…

– С Полиной тоже было все непросто. Нам было понятно по сценарию, что Аня является девушкой, которая испытывает проблемы с общением. Конечно, можно было взять любую красивую девушку и сказать: «Играй Рейнмана из “Человека дождя”», но я хотел найти такую актрису, в которой мы сразу бы распознавали этот внутренний барьер социализации, чтобы сразу был понятен обширный внутренний мир, но запертый внутри. Как режиссеру мне было непросто, я видел перед собой много красивых девушек, с которыми приятно беседовать, но нужного настроения я не чувствовал. На кастинге мы просили, чтобы претендентки рассказывали нам грустную историю из своей жизни, о моменте, где им было бы очень трудно. Мне важно было видеть, может ли актриса открыться, я не могу снимать, когда на площадке люди просто выполняют указания. С Полиной же получилось совсем наоборот. Сразу, как я ее увидел, я понял, что она особенная. Но когда я в самом начале с ней стал говорить, спросил, понимает ли она свою героиню, Полина честно призналась, что нет. И это тоже было интересно для меня. Но Полина очень много работает, она настоящая актриса в том плане, что она очень глубоко погружается в роль. Даже когда от нее всего лишь требуется пройти на заднем плане, в ней чувствуется увлечение образом.

– Уверен, многие не смогут избежать сравнения с «Классом», и возможно, оценки будут не в пользу «Я не вернусь». Вы готовы к этому?

– Ой, «Класс» – это пройденный этап. В Европе существует что-то вроде социального заказа, ко мне часто подходят и спрашивают, когда же я сниму что-то подобное «Классу», но я уже снял это кино, мне не хочется возвращаться назад. Поэтому я рад, что мои друзья в России предоставили мне возможность двигаться дальше. «Я не вернусь» – это в какой-то мере и мой собственный девиз.