Таких не берут в космонавты: рецензия на фильм «Полночное небо»

Учёный Августин (Джордж Клуни) всю свою жизнь изучал далёкие миры, и, кажется, его труд не пропал даром: когда Земля оказывается под угрозой глобального катаклизма, именно сведения астронома помогают космонавтам отправиться на поиски планеты, пригодной для построения новой цивилизации. Сам герой, впрочем, в космический ковчег не садится — у него смертельное заболевание, и поэтому он решает провести свои последние годы в арктической лаборатории. Проходит время, воздух становится токсичным и убивает всё живое на Земле, а Августин по-прежнему бродит, словно призрак, по научной базе. Из целой группы кораблей провал не терпит лишь один. Его экипаж уже приближается к родной планете, чтобы поделиться данными экспедиции, не зная о случившейся катастрофе. Теперь их жизни в руках учёного, которому нужно во что бы то ни было связаться с судном и предотвратить посадку.

Джордж Клуни в роли Августина на кадре из фильма «Полуночное небо»

Любопытно, что для разговора о карьерных амбициях и семье Джордж Клуни выбирает монструозный фантастический сеттинг далёких планет, бескрайнего космоса и арктических станций. Сразу вспоминается «К звёздам» Джеймса Грэя — тоже кино о поиске себя, об утраченных возможностях и амбивалентности родственных отношений. И тоже сай-фай, начавший разговор о частном, а закончивший, как это всегда бывает, вечным — подвластным для рационального осмысления только какому-нибудь легендарному Идущему к реке. Правда, фильм с Питтом был самым что ни на есть постироничным межпланетным эпиком: грустные монологи о тяжёлой судьбе успешного космонавта, положившего личную жизнь за карьеру, перемежались со сценами, где персонаж мог убегать от пиратов и бороться с обезумевшими обезьянами. Что-то в духе индустриальной «Одиссеи» Гомера — плюс психоанализ — плюс бульварная фантастика.

Фелисити Джонс в роли Салли на кадре из фильма «Полуночное небо»

Вычленим из этого частично первый и полностью последний пункты — получим «Полночное небо» Джорджа Клуни. Фильм, даже несмотря на успешный первоисточник Лили Брукс-Долтон, настолько драматургически несамостоятельный (почти все реплики Августина — буквальное озвучивание подтекстов, предыстории, а порой даже объяснение происходящего минутой ранее) и, несмотря на тематику, настолько неамбициозный, что экранировал бы первые страницы словаря трюизмов, если б такой существовал. Понурый Клуни проводит свои последние дни на научной станции и неожиданно находит там ребёнка — девочку по имени Айрис, которая, разумеется, не только будет его приятным бременем, но ещё и катализирует флешбэки об утраченном прошлом — роковом моменте, когда он решил выбрать не семью, а работу. В это же время экипаж космического корабля тоже будет лить крокодиловы слёзы по родственникам — тем более что травы у дома (той самой, что снится космонавтам вместо рокота космодрома и ледяной синевы) уже нет, да и Земля своих сыновей совсем не ждёт.

Две параллельные сюжетные линии, поначалу запертые в тесных стенах корабля и арктической станции, ближе к середине делают робкий шаг от камерности к блокбастерной зрелищности. Августин с девочкой пробираются через коварные льды, чтобы связаться с космонавтами, а экипаж тем временем то чинит корабль, то пытается спастись от града космических тел, обрушившихся на судно. И даже эта попытка встряхнуть заскорузлую омертвевшую историю Клуни даётся с трудом — уж слишком далеко (и технически, и идейно) зашло фантастическое кино, чтобы выправить положение парочкой экшен-сцен. Тем более поставленных так же, как и написанных — механистически выверенно с какой-то безучастной авторской оптикой. Если бы «Интерстеллар» снимал не Кристофер Нолан, он бы выглядел именно так — схематично и, простите, но раз уж говорим о кино, которое апеллирует категориями любви и чувств, бездушно. Режиссёрская карьера Джорджа Клуни, бодро начавшего с «Признаний опасного человека», в середине творчества снявшего умеренно удачных «Охотников за сокровищами», а в последние годы выпустившего раскритикованный «Субурбикон» и закрепившее неуспех «Полночное небо», продолжает свою геометрическую регрессию. И тут уже, кажется, бесполезны и рефлексия на тему работы и жизни, и галактические масштабы — сплошная космическая тоска.