Неудачное возвращение Кирилла Серебренникова с разговором о «немытой» хтонической Руси.
Экранизация романа Алексея Сальникова «Петровы в гриппе и без него». Канун Нового года, Екатеринбург. Автомеханик и автор комиксов Петров (Семён Серзин) уходит в загул, после которого заболевает. Схожие симптомы — кашель, температура, мания к убийствам — также проявляются у его семьи: жены-библиотекарши (Чулпан Хаматова) и сына-школьника. Реальность искажается, внешние демоны машут внутренним, даже инопланетянам становится любопытен происходящий в криминальной современной России фантасмагорический переворот.
Перенос книжных первоисточников на экран нередко грозит оскорблением чувств автора или его фанбазы. При этом сам режиссёр рискует забыть про уравнение двух историй в их возможной противоположности, в спокойном праве на существование, гонясь за максимальным покадровым отражением или, наоборот, готовясь плюнуть на оригинал, лично воссоздать и присовокупить. В случае Серебренникова результат действительно отличается от книги Сальникова 2016 года, как отличался бы от любой другой, в чём-то монструозной, многогранной, сложной, в чём-то поверхностной.
Серебренников писал сценарий «Петровых» и руководил съёмками в разгар судебного дела «Седьмой студии», дистиллированного кафкианского процесса с неправдоподобной и в то же время вполне состоявшейся драматургией. Возможно, по этой же причине практически ничего из показанного на экране по градусу абсурда не превосходит нахождения Серебренникова на скамье подсудимых, его подписку о невыезде, обращение к зрителям на мировой премьере в Каннах через экран телефона. Жизнь снова уходит вперёд, обрисовывая действительность мрачнее.
В своей яркой, замахнувшейся на Босха адаптации режиссёру близки иронично засаленные лозунги, геройская комиксность, как всегда нарядная киновселенная Гоголь-центра с набором коллег-актёров, продуктивности которого позавидовал бы сам Уэс Андерсон. Мила ему и чрезвычайно эксплицитная локальная грязь, замёрзшая, смешавшаяся с адскими школьными ёлками аккурат к сакральному Новому году. Все личные трансформации здешнего протагониста зависят от окружающего его пространства, не исходят изнутри, лишая аудиторию заинтересованности в нём. «Помогла» пандемия: из-за задержки неизвестный «грипп» можно посчитать пророческим, ведь автор не только фиксирует температуру по палате, но и, кажется, изобретает вакцину, чтобы потом от неё благополучно отказаться (с нами Бог).
Петров — сам по себе конструкт, персонаж устаревшей аркады, чьё воображение должно якобы удивлять и проспиртованным угаром открывать врата ко всем инсайтам, но вместо этого оно скомканно, опаздывая, спешит за несущейся Русью, так обожаемой Серебренниковым. Атмосферу создают каверы на Ника Кейва и треки The Retuses, операторская работа Владислава Опельянца вычерчивает знакомые силуэты. Полумёртвая, полувоскресающая Россия, показанная в фильме, поразит разве что жителей Москвы. Сказочные кондукторши, разговоры о Ельцине, но не о Путине, страдающий друг-писатель (Иван Дорн) и пришельцы смешиваются в застывший булгаковский бал сатаны (АИД здесь фигурирует в качестве туристического агентства) и никакого послевкусия — ни болезненного, ни тем более трезвого — не оставляют.
Макабрический, пограничный танец изредка оглушает, чаще утомляет, не становится откровением или приходом желанного автором Антихриста. Нам всё давно рассказали в такой же заснеженной «Стране ОЗ» Василия Сигарева. Там успевали и пошутить, и упасть на ледяном катке, и таким же катком пройтись по воспалённому национальному самосознанию. «Петровы» Серебренникова вполне сопоставимы с надписями на его жёлтых (со школы вдалбливаемый цвет сумасшествия) стенах: «день говно, и ты тоже», «увы», «до свадьбы не доживёшь». С малой долей заинтересованности смотришь на человека, когда-то давно исполнившего «Юрьев день» и «Изображая жертву», сказавшего и в кино, и тем более в театре всё, что мог, продолжающего героически тянуть одну и ту же баржу.
Россия везде: в убивающей маньяков жене Петрова (выдающаяся Хаматова, чьё присутствие хотелось отчаянно продлить), в литературном клубе гнусавых голосов (поэты играют поэтов, в роли знатокессы — органично вписавшаяся Анна Наринская, дебют покруче дорновского), в минутной гей-сцене и, разумеется, в гробу, откуда приходят и уходят. Всё это напоминает по непонятной причине продлённый на два с половиной часа клип группы IC3PEAK — с поправкой на возраст, менее фантазийный, более радикальный. Появление в эпилоге рэпера-акциониста Хаски закономерно стирает все предыдущие перформативные попытки: тут почти так же вешаются с балкона, устраивают по самим себе панихиды, пируют во время чумы, а вы не забывайте передавать за проезд (альбом/билет в кино).
Есть в ленте и успешные откровения: проработанные с хореографом экшен-сцены Петровой и краткий заход на территорию женского гнева, флешбэки из счастливого детства с библейскими родителями (наконец-то вернувшаяся на экран Варвара Шмыкова из «Чик»), получасовой чёрно-белый спин-офф про Снегурочку на ёлке (Юлия Пересильд) и её пока не разрешённую конфликтность. Вакуум этих отдельных эпизодов убеждает в отсутствии у фильма цельного аппарата. При желании «Петровым» подошёл бы телеформат, но здесь псевдовеличие расползающегося высказывания делает его только хуже, засасывая не зрителя, а лично себя в комфортную бездну, из которой приятно по-резонёрски ухмыльнуться и всё понять про страну, которой нет.