Рецензия на фильм «Шрам»

Затянутая и идейно примитивная историческая драма об армянском геноциде, лучшие сцены которой сосредоточены в первой половине картины.

В 1915 году, в разгар Первой мировой войны, живущего в Турции армянского кузнеца Назарета Манукяна (Тахар Рахим) забривают в армию, но отправляют не на фронт, а на строительство дороги. Вскоре Назарет и его братья по вере осознают, что их медленно убивают каторжной работой под палящим солнцем. Когда власти теряют терпение и приказывают прирезать выживших иноверцев, Назарету чудом удается спастись, но турецкий кинжал навсегда лишает его голосовых связок. Скитаясь по стране, мужчина набредает на концлагерь для армянских женщин и детей и узнает, что все его родные погибли. После войны, однако, Назарет обнаруживает, что его дочери-двойняшки не были убиты и что их переправили на Кубу. Делать нечего – мужчина отправляется за океан на поиски повзрослевших близнецов.

Надо честно это признать – в гибели более чем миллиона турецких армян виновата Россия. Точнее, наши единственные союзники – армия и флот. Если бы они во время русско-турецких войн смогли захватить и удержать все исконно армянские территории, трагедии удалось бы избежать. Вместо этого жители Западной Армении были оставлены один на один с разъяренными мусульманскими фанатиками и турецкими националистами, которые считали армян потенциальной «пятой колонной». Так началось то, что сейчас известно как «армянский геноцид» – почти полное уничтожение или изгнание из Оттоманской империи ее армянских подданных.

Если Россия впервые официально заговорила об этой трагедии еще во время Первой мировой войны, то Турция до сих пор не признает свои тогдашние преступления и преследует по закону своих граждан, которые объявляют, что армянский геноцид все же был. Смельчакам при этом грозит не только государственное наказание, но и месть турецких националистов. Поэтому немецко-турецкий режиссер Фатих Акин («Головой о стену», «На краю рая», «Душевная кухня») проявил немалое мужество, когда решился снять кино об армянском геноциде. Конечно, он родился в Германии, и турецкие законы ему не указ, но для фанатиков границы не существуют. И, кроме того, у него есть родные в Турции, на которых «наци» вполне могут надавить.

Чтобы на него не спустили всех собак, Акин рассказывает в интервью, что снимал не кино об армянском геноциде, а историю армянина, чью жизнь перепахали события 1910-х. Мол, «Шрам» – это никакой не политический фильм, а помесь семейной драмы с роуд-муви и даже вестерном (пустыни в Турции были такие же беззаконные, как американский Дикий Запад). А то, что жена, сестра и теща героя гибнут в концлагере – это для пущего драматизма. Ведь надо же его откуда-то черпать!

Однако шила в мешке не утаишь. Чтобы сойти за семейную драму, «Шрам» уделяет лишь первую половину картины кошмару армянского геноцида и затем более часа изображает послевоенные странствия Назарета (Ливан, Куба, США…) в поисках дочерей. Но после сцен массовой казни или медленного умирания в концлагере мирное путешествие Манукяна, во время которого ему всюду встречаются приветливые и участливые люди (отнюдь не только соплеменники-армяне), смотрится как безбожно затянутый эпилог. Если бы Акин свернул этот час с кепкой в трехминутный музыкальный монтаж, фильм почти ничего бы не потерял. Недаром «Список Шиндлера» и «Пианист», знаменитые картины о холокосте, завершаются с концом войны. Жизнь героев на этом не останавливается, но самая ее трагичная и драматичная часть подходит к концу, и в этот момент знающий режиссер ставит точку или переходит к краткому эпилогу.

Что еще хуже, из-за такого подхода к рассказываемой в фильме истории изображение армянского геноцида получилось нарочито примитивным и скомканным, без всяких попыток объяснить, почему мусульмане вдруг ополчились на христиан, и даже без обычного для таких фильмов титра с указанием числа жертв трагедии. Также картина упускает из виду, что далеко не все армяне безропотно отправились на смерть и что десятки тысяч турок погибли во время армянских восстаний.

Вообще, армянский геноцид – это не только исключительно мрачная, но и исключительно сложная история, которую стоило рассказать с точки зрения более влиятельного и знающего человека, чем скромный и простодушный кузнец. Хотя даже глазами Назарета многое можно было бы увидеть. Но первая половина «Шрама» сводится к тому, что «злобные мусульмане убили много мирных армян, но были и хорошие мусульмане, которые армянам помогали». И картина лишает главного героя голоса, чтобы он не мог выразить более сложную мысль (конечно, у этого хода есть и символическое значение).

Да, для фильма, который на самом деле никакая не семейная драма, а политическое кино, всего вышеперечисленного более чем достаточно. И да, ключевые сцены «Шрама» получились мощными и жуткими, хотя и, пожалуй, слишком прямолинейными. Есть в картине и сильные сентиментальные моменты – например, послевоенный эпизод в кинотеатре, когда Назарет со слезами на глазах смотрит комедию Чарли Чаплина «Малыш» и вспоминает своих дочурок. Но то простое политическое заявление, которое сделал Акин, вполне можно было отразить в компактной полуторачасовой ленте. И лучшие сцены «Шрама» только выиграли бы, если бы не были погребены под ворохом пустопорожних виньеток в духе «Твоя принцесса в другом замке».