Бессмысленный и беспощадный: обзор фильма «Русский бунт»

"Русский бунт" – многострадальная экранизация "Капитанской дочки", в ближайшее время станет достоянием отечественного зрителя. Надо сказать, что историческое полотно у Александра Прошкина вышло удивительно чистым. Кажется, оно хрустит, как свежевыпавший снег, как крахмальная скатерть, как крепкое яблоко на зубах. И хотя на экране присутствуют и кровь, и грязь, и вывороченные кишки, и отрезанные головы – все это снято оператором С.Юриздицким с наивной красочностью эпической фрески и воспринимается скорее в категориях "героического" и "ужасного", нежели "отвратительного", "тошнотворного", "вгоняющего в тоску". Юриздицкий по праву может считаться соавтором фильма: он снял большую костюмную ленту из русской истории на европейском уровне изобразительного качества, придав каждой детали, каждому плану невероятную чувственную конкретность и визуальную притягательность. Фабула и идея фильма вполне хрестоматийны, но это хрестоматия, говорящая на языке движущихся изображений.
Тут есть и бескрайняя степь, по которой дикие всадники волокут за собою тела убитых; и роскошный царский павильон, начиненный хитрыми механизмами, где убийства творятся под покровом тайны и приличий, но с той же варварской беспощадностью… Мы видим, как обоюдная невменяемость народа и власти раскручивает маховик русского бунта, как ярко-красный заячий тулупчик с барского плеча, надетый поверх серой арестантской шинели, запускает фабулу переодеваний и самозванства. Пугачев – ряженый "анператор" – дерзко пересекает границу между дворянским миром и голытьбой, и вот уже блистающие галунами и зеленым сукном офицеры в пудреных париках бессильными шпажонками и пистолетными выстрелами пытаются остановить вновь и вновь набегающие из бескрайнего степного пространства серые волны бунтовщиков…
Визуальная ткань фильма пронизана бесчисленными сопоставлениями, пластическими рифмами и повторами… Соломенные чучела, висящие в крепости для упражнений в штыковой атаке, оборачиваются телами повешенного коменданта и его помощника, арбузы, срубаемые шашкой во время ярмарочной потехи – отрубленными головами; участь пудовых осетров, которых казаки глушат дубьем в яицкой проруби, во второй половине фильма разделяют сами казаки – их вот так же, палками заталкивают под лед правительственные войска… То же и в музыке, где казацкая песня в салонном исполнении трех благородных дам сменяется вслед за тем удалым разбойничьим хором с посвистом и безудержной пляской…
Бунт зреет, он надвигается, он висит в воздухе, как электричество перед грозой. Бунт – стихийное бедствие, где нет правых и виноватых. Пугачев (В.Машков) – всего лишь актер, дешевый комедиант, который "входит в образ", меняя одежды, возит за собой на подводе большой бутафорский трон. Он чутко подыгрывает чужим амплуа, спасая "идеального любовника" Гринева и заставляя испить "чашу унижения" все проигравшего "лузера" – Швабрина. В оковах и перед казнью Пугачев утешается последней ролью, провозгласив себя Божьим наказанием для России. И действительно, кроме как Пугачевщиной, эту Россию вразумить нечем. Тут у всякого сословия своя правда, и каждый готов стоять за нее до конца: и беглые казаки, и капитан Миронов (Ю.Беляев) со своей героической капитаншей (Н.Егорова), и высокопоставленные царские генералы, и полуграмотные пугачевские "фельдмаршалы"… Все они – люди цельные, без рефлексий. Единственный аналог Пугачева в "благородном" лагере – Швабрин, который тоже по ходу фильма переодевается и меняет маски. Однако Пугачев – просто "джокер", игрок, а Швабриным движет эгоистическая индивидуальная страсть – разрушительная любовь сорокалетнего человека к юной девушке, которую у него буквально из-под носа уводит молодой и удачливый соперник. Романтическая подоплека предательства, истово сыгранная С.Маковецким, делает Швабрина персонажем более близкой к нам, более сложной культуры; но в кровавой и безличной стихии русского бунта бесславный конец этого "индивидуализма" предрешен…
Однако на фоне "бессмысленного и беспощадного" исторического погрома, показанного в фильме с эпическим размахом и безоценочной объективностью, разворачивается прекрасная любовь Гринева и Маши – двух молодых людей, настолько положительных, что это по нашим временам выглядит даже некой экзотикой. Во всяком случае, в России не нашлось лиц, исполненных требуемой чистоты и благородства, и потому актеров пригласили из Польши. Круглолицая Маша с ямочками на щеках (К.Грушка) и сосредоточенный, смуглый, синеглазый Гринев с родинкой у переносицы (М.Даменцки) прелестны, как юные херувимы. При этом они все делают чрезвычайно всерьез – любят, сражаются, вызволяют друг друга из беды, молятся Богу… Они – совершенное воплощение неиспорченной человеческой нормы и именно поэтому им дано выйти живыми из огня. Таков сугубо назидательный, моралистический итог "имморальной" картины русского бунта. Не социальная правота, не правда индивидуальных страстей, а высшая правда – правда Божья, воплощенная в идеальных образцах человеческого поведения, оказывается залогом счастья. Все это отдает, конечно же, прописями и хрестоматией, однако это та прописная мораль, которая сегодня совершенно забыта. Авторам хватило простодушия сохранить в фильме смысловую структуру классической повести, актуализировав тем самым вышедший из употребления нравственный архетип. И, поскольку все новое – хорошо забытое старое, такое возвращение "назад к Пушкину" выглядит на фоне нашего кино достаточно неожиданным, даже, можно сказать, – радикальным…