
В заглавие ленты прокралась парочка разномастных тварей, то и дело шныряющих в кадре, перемещающихся из эпизода в эпизод и даже смачно спаривающихся перед оком камеры. Усатая-хвостатая чета, по мысли автора, должна являть собой наглядную гармонию контрастов.
Эмир Кустурица – режиссер-рекордсмен, за свои фильмы он два раза получал "Золотую пальмовую ветвь" Канна (оказавшись в числе трех "двухкратных" счастливцев за всю пятидесятилетнюю историю фестиваля). Лет пятнадцать назад этот режиссер считался главнейшей надеждой "традиционного" европейского кинематографа, испытывавшего заметный кризис новых идей. Правда, к середине девяностых выяснилось, что всех надежд "киностратегов" югослав так и не оправдал, к тому же резко поменялись киношные вкусы и моды. Но в восьмидесятые Кустурица был, что называется, на коне – молод, энергичен, представителен (этакий балканский медведь двухметрового роста). К тому же, он числился наследником сразу двух почтенных кинематографических школ – югославской и чешской (режиссуре Кустурица обучался в Праге). Раскрутке постановщика способствовало и его происхождение- Югославия, в особенности Босния, родина режиссера, для европейца была и осталась страной экзотической. Этакой витриной культурных стереотипов: желаете – "загадочная славянская душа", хотите – брутальность ислама, изволите – цыганская вольница, интересует – тоталитарный оскал коммунизма. Кустурица точно оценивал экспортный потенциал этих "диковин", строя свои фильмы на их виртуозной эксплуатации. Конечно, он не был заурядным имитатором, режиссерский талант проявлял себя в сочности визуальных образов, в точном понимании силы парадоксальных гэгов, Беда Кустурицы заключалась в неверной самоидентификации, будучи прирожденным комедиографом, он пытался притвориться эпиком ("Время цыган") или даже "историософом" ("Подполье"), намеренно "утяжеляя" свое кино. А вот его последний фильм "Черная кошка, белая кот" – водевиль с элементами фарса, сверхсмыслями не отягощен. Критикам, привыкшим к "амбициозному" Кустурице лента представляется излишне легковесной, но именно в этой картине режиссер достиг наибольшей адекватности самому себе, ярко и "бесстыдно" продемонстрировав "воздушную" природу своего дарования. Ему удалось, наконец, разрешить конфликт между "фиктивностью" киношной реальности и показной всамделишностью интерьеров, пейзажей, типажей, который был весьма ощутим в самой популярной его ленте – "Время цыган". Кустурица сделал выбор в пользу вымысла, он больше не стремиться во что бы то ни стало убедить зрителя в "правдивости" своего кино. Оттого оно получается веселым и ненатужным, История в духе "Севильского цирюльника" – про молодых возлюбленных, соединивших свои судьбы, вопреки воле родных и "роковому" стечению обстоятельств могла бы произойти в любую эпоху, в любой стране. Декоративная цыганщина (опереточные бароны и крестные отцы, нелепые золотозубые гангстеры и прохиндеи) лишь прибавляет картине жизнерадостной карнавальности. В этой нарочитой самоценности кинематографического маскарада и кроется главное достоинство новой ленты маститого режиссера, сумевшего совладать с вольной стихией абсолютного вымысла и безудержного веселья.