Манифест одиночества в англоязычном дебюте Педро Альмодовара с Тильдой Суинтон.
Безымянная женщина начинает день с рутины — похода за топором. С собакой на привязи и в лазурном брючном костюме, через солнцезащитные очки сквозят не привилегии и не холодность со спесью. Выглядывают изнурённость и разочарование, одиночество и замкнутость. Всё из-за покинувшего героиню любовника: отсутствовал дома три дня, а кажется, что и все предыдущие годы. Остаётся ждать звонка или самой блуждать по проводам.
Свободный от них, но всё же прислушавшийся к Жану Кокто и оригинальной пьесе-первоисточнику, «Голос», новый фильм Педро Альмодовара, идёт всего 30 минут — перевалочный хронометраж, бесстрашный перед дилеммой: быть компактным/неторопливым/позволить выбирать зрителю? Альмодовар впервые заходит на территорию иноязычности, снимая на неродном английском с британской актрисой шотландского происхождения. Несмотря на краткость, нарратив остаётся прежним, из привычного уклада перекочевала пульсирующая визуализация. Переболев коронавирусом, Альмодовар испытал себя ещё и творчески, он выходит победителем без вакцины и смены локаций.
«Голос» регулярно переносили со сцены на экран: в 1948-м Роберто Росселлини воспроизвёл его в антологии «Любовь» с Анной Маньяни; в 1967-м в одноимённом телеспектакле сыграла Ингрид Бергман (бывшая супруга Росселлини и равноправная часть их любовного треугольника с Маньяни). Им в разных формах уже на рубеже девяностых и нулевых следовали Лив Ульман, Софи Лорен и Розамунд Пайк; теперь пришла к тексту и Суинтон. Сменив тонны гардероба (с параллельно сопутствующими титулами «иконы стиля»), Суинтон снова бытует в чужой шкуре и её вариациях, одолженных Демной Гвасалией. За подведёнными, исчезающими бровями и бутылью Chanel, в комбинезонах и халатах комфорт с подиумом ей только снятся. Внутри — сплошное перекати-поле из таблеток и со звуковым сопровождением скулящего пса. Тот ждет хозяина, готов жить хоть на осколках, но с любимым.
Вот только символическая жертва уже принесена: от костюма беглеца остаются куски (спасибо топору); обратного пути не предвидится. Героиня раскладывает, как карты Таро, blu-ray-диски из коллекции экс-любви. Отрицание — «Джеки» Ларраина, где скорбь по мужу-президенту невыносима, а выход якобы найдётся позже. Торг — «Призрачная нить» Пола Томаса Андерсона, где лейтмотивом маячит любовь отравляющая и требовательная. Гнев, месть, освобождение — это к Тарантино и «Убить Билла».
На горизонте маячит то ли смирение, то ли автономия. Мужчина всё же объявляется, но по телефону. Вооружившись эйрподсами, женщина успевает ответить, инициирует допрос с пристрастием и обратный отсчёт, во время которого объясняется, выпытывает, соглашается, отвергает и проклинает. Возражений другой стороны и деталей выяснения мы не услышим, их вытесняет монологовая нон-стоп-исповедь. С вокабуляром театра XX века она по воле нового автора всё же принадлежит нынешнему периоду с хаотичностью, будничным апокалипсисом и даже юмором.
Вполне логично, что и в этот раз аудитории положено оттягивать экстатическое удовольствие: от всемогущества лица Тильды, цельности и привычного расклада гамм/дизайна киновселенной Альмодовара. Однако в новой фазе постановщик иллюзиями себя не тешит и абонемент не продлевает, отказываясь устраивать долгие проводы, анонсированные, например, в «Боли и славе». В виде мини-откровения он меняет в корне финал пьесы, оставляет его своевременным и закономерным — не только для альтер эго Суинтон, но и для самого себя. Эмансипация и горизонты близки, но путь из съёмочного павильона/воздушной тюрьмы к ним состоит из пыли и пепла. Собачье сердце поначалу терзают сомнения, но потом верный друг всё же приходит к компромиссу и бодро шевелит хвостом рядом с новой опекуншей.
После показа режиссёр и его новоявленная муза в интервью договариваются о повторной работе. В нынешних обстоятельствах Альмодовар снова оптимист. Он смело отменяет все беды 2020-го, походя в этом плане на того же Тарантино, спасшего Шэрон Тэйт в «Голливуде». Границы и жало смерти на него не действуют, отступают перед фантазией и работоспособностью. Центр притяжения — кроличья нора, куда постановщик с удовольствием ныряет уже третье десятилетие.