Голландский норов: «Характер»

Фильм основателен и монументален, как и людские характеры, показанные в нем. Оттого банальная драма "безотцовщины" обретает почти трагический масштаб. История притяжения-отторжения отца и сына обрастает в картине шлейфом бесчисленных культурных, религиозных и психоаналитических аллюзий.
А ведь действие ленты происходит не в античные времена – в двадцатые годы нашего века, не в былинных Микенах, а в прозаическом Роттердаме. Да и главные герои – не царь с царевичем, а заурядные на первый взгляд буржуа, судебный исполнитель и его амбициозный незаконнорожденный отпрыск.
Немногословная экономка вступает в плотскую связь со своим нелюдимым хозяином. Гордая женщина, однако, не желает заключать брак с отцом своего ребенка. Мать-одиночка предпочитает жить в нищете, но не поступиться независимостью. До отроческих лет сыну ничего не известно об отце. Когда же случай сводит его с батюшкой, тот не желает признавать своего отпрыска. Вся дальнейшая жизнь юноши – попытка доказать отцу свою единокровность. "Характер" – история становления мужской личности в каждодневном диалоге-борении с недоступным отцом.
Молодой человек стремится вскарабкаться по лестнице успеха, возвысившись, отомстить жестокому батюшке за все былые обиды. Но, поверженный в схватке отец заготовил "драме чести" другой финал – старик кончает с собой, завещав тайно любимому чаду несметные богатства и неизбывное чувство вины.
Эта парадоксальная история способна порождать множество несходных трактовок. Если подойти к ней с "житейских позиций", можно разглядеть в ней "роман воспитания по домострою" – показные жестокость и безразличие к сыну оказываются высшими проявлениями родительской приязни: закалившийся в невзгодах характер готов к отражению любых жизненных неудач. Возможна и теологическая трактовка событий – за фигурой старика-отца брезжит тень ветхозаветного Бога, чей нрав крут, а промысел – неизъясним для смертных. Вероятна, впрочем, и "культурологическая" подоплека, сюжет ленты поразительно напоминает одно из фабульных клише фольклорной архаики. Излюбленный герой древних легенд – царевич-изгнанник, которому суждено побороть все испытания и препоны, чтоб вернуть наконец утраченное наследство. В этих сказаниях в свою очередь "зашифрован" сценарий первобытного обряда инициации: лишь молодой человек, стойко претерпевший боль, обретал сокровенную племенную мудрость и статус не юноши, но мужа. В поединке отца и сына можно разглядеть и фрейдистские аллюзии. Не столько даже указание на пресловутый "эдипов комплекс", сколько – "очеловечивание" извечной битвы полюсов людского сознания, состязания между вольнолюбивым "Я" и властным "сверх-Я" (оплотом опыта, запретов, императивов, норм).
Не стану утверждать, впрочем, что распорядителей "Оскара" привлекла именно интеллектуальная многомерность голландского фильма. Коллизии "Характера" – порождение аскетичной культуры протестантизма, а ценности этой религии являются основой для жизненных сценариев уроженцев, как Нидерландов, так и США.