Рецензия на фильм «Ад»

Понятно, когда умер Данте. Сартр умер 25 лет назад, Кшиштоф Кесьлевский, для которого Кшиштоф Песевич набрасывал сценарий "Ада" – 10 лет назад. Так чего же "своего" может сказать Танович ("Ничья земля" /No Man's Land/ (2001)) в ситуации, когда экранизирует чужую идею в чужом диалоге, который шел давно и долго (Том Тиквер уже экранизировал "Рай" /Heaven/ (2002), противоречия были те же, "Чистилище" пока на очереди)? Он очень здорово начинает. Еще до титров идут ножки девочки в сандалиях рядом с ногами мамы на каблуках. Потом ножки бегут, рвутся в какую-то дверь, она открывается, девочка видит одетого мужчину, протянувшего руки к совсем голому мальчику, и это не врачебный кабинет. Тут материнская рука прикрывает девочке глаза, уже многое понятно. Далее на титрах на сверхкрупных планах идет птичье гнездо со снесенными яйцами, пара разных обеспокоенных птиц, из одного яичка вылупляется птенец, лысый-лысый, никакого Горлума не надо – очень страшно – выталкивает из гнезда другое яйцо и выпадает сам. Тоже многое понятно. После титров из ворот тюрьмы выходит тот самый "одетый мужчина" (Мики Манойлович), садится покурить и вдруг слышит писк птенца. Находит гнездо – оно оказалось устроенным на придорожных кустах – кладет птенца обратно и уходит, не заметив, что раздавил другое, выпавшее яичко. Вытек желток.

Вот по идее после такой начальной режиссуры, уже давшей всю мировую тревожность и невозможность "дома и семьи", невыживаемость в детстве и неестественность всяческих отношений, было вполне достаточно дать только последний кадр. Записка в руках старой женщины (Кароль Буке), вокруг которой сидят три девицы (Эмманюэль Беар, Карин Виар, Мари Жиллен) спрашивающие хором: "Зачем ты тогда нас убила?" – и ничего больше не надо объяснять. Был бы прекрасный авангардистский пятиминутный фильм с понятным смыслом (когда увидишь, что написано в записке), и за 5 минут было бы сказано то, на что Танович тратит 100, пустившись в объяснения. Он ведь слинял в те самые "отношения", которые со временем слабеют до полного ноля, если это не настоящая любовь и не настоящая ненависть.

Ну, потопчемся около ноля – что получим в итоге? Слабость впечатлений зала, слабость экранного ада, хотя спасибо Тановичу, что ад в зале он все же не устроил. Будучи профи, сразу после желтка дал Эмманюэль Беар, едущую куда-то, снимающую сережку, затем в каком-то отеле заявляющую, что сережка потеряна, когда несколько дней назад она была здесь с мужчиной. Сразу видно, что многое предстоит выяснить (раз не теряла, то и не была, и кто же тогда был и с кем), но Беар вдруг резко сменяется другой женщиной (Виар), едущей в дом престарелых и гуляющей с парализованной матерью. Эта другая читает матери сведения о самых знаменитых людоедах из Книги рекордов Гиннеса. Тоже многое предстоит выяснить, а тут еще встревает третья женщина (Жиллен), все время звонящая из дому какому-то Фредерику.

Вся эта завязка бодрая, да и в середине будет несколько выразительных сцен. Но композиция многих фигур так и не выстроилась реально. Нет, конечно, в "отношениях" есть большая семейная тайна, она будет разгадана, без этого – никуда. Но чем дальше, тем больше без четких акцентов она пустеет, скатываясь к банальностям, навязшим в зубах уже во французских комедиях ("Натали" /Nathalie…/ (2003), "Свадьба" /Mariages!/ (2004), "Один уходит, другой остается" /Un reste, l'autre part, L'/ (2005)). Поляк Кесьлевский наверняка акцентировал бы реальное отсутствие своей католической Мадонны, насущный кошмар материнства, и драма перестала бы быть внутрисемейной. А тут все кино все женщины будут лишь натыкаться на мужскую слабость: в кадре два биологических труса плюс голубой и самоубийца. Что с ними делать-то? Ну, и пойдет опять про адюльтер.

Конечно, в итоге семейная тайна пролила свет на то, как мужчины бросают потомство ради других женщин, как женщины в борьбе за власть с мужчинами манипулируют детьми, как все уродуют детей, навязывая им свое бессилие. Из поколение в поколение оправдывают себя холодной "войной полов". Но этот "свет" чересчур уж ровный – равнодушный, а не всепроникающий, не божественный. В жалкости адюльтера все измельчало, хотя многофигурные композиции требуют больших тем. По-честному в "Ад" углубятся лишь те, кто не слышал ни про "Трех сестер", ни про "Трех девушек в голубом". Им может быть интересно слушать французскую кухонную философию на устах замечательных исполнителей (Беар, Перрен, Кане), только у русских такая парижская кухня сто лет как уложена в село Степанчиково да еще в Кабаниху.

"Трагедий больше нет, вся современность в лучшем случае тянет на драму", "Рационалисты придумали Совпадение, а я предпочитаю Судьбу", – тоже мне, экзистенциальная новость. Но Кесьлевский наверняка тысячу раз перефразировал бы банальный набросок Песевича и во всем дошел бы до сути, а Танович не стал в целом доходить, и поэтому в целом скучно.

Скучно, господа. Была бы моложе, написала бы, что лучше уж не лезть в "авторы", лучше уж оставаться простым честным профи, чем дискредитировать былое "авторское кино".