На пороге взросления: почему «Четыреста ударов» – самый значимый дебют в истории французского кино?

Портрет художника в юности

История кино с особым трепетом вспоминает 1959 год – поистине, как оказалось, взрывной. Вчерашним кинокритикам из Cahiers du Cinema — Жан-Люку Годару, Клоду Шабролю, Эрику Ромеру и Франсуа Трюффо – в один момент надоедает сидеть в журнальной редакции. Молодецкое рвение движет коллег туда, где и рождаются киномечты: с теоретических кабинетных штудий на съемочную площадку, а если точнее, на оживленные улицы Парижа. Город и интеллектуальная среда стали кузницей талантов: Шаброль снимает «Красавчика Сержа», начинает свою революцию Годар – очень скоро монтажные разрезы «На последнем дыхании» единым взмахом располовинят историю кино: разумеется, на «до» и «после». Подключается и 27-летний Трюффо – такой же новичок и энтузиаст, теоретик под редакторским началом Андре Базена и заядлый поклонник американского кино. Он, судя по всему, оббежал всю столицу, чтобы найти своего Антуана Дуанеля – идеального бунтаря без причины, подростка сэлинджеровского толка и без пяти минут главное лицо французской «новой волны». 

Жан-Пьер Лео в роли Антуана Дуанеля на кадре из фильма «Четыреста ударов»

«Четыреста ударов» – будто «Портрет художника в юности» Джойса, приведенный в движение силой пленки: честная и вдохновенная автобиография. Трюффо задолго до саморефлексивных откровений Тарковского и Феллини смекнул, что с кинокамерой можно обращаться как с писательским пером. Говорить о себе без стеснения, смешивая субъективное и объективное, разбивая материю кино на различные модусы – памятью и опытом устремляясь назад в прошлое, а стилем и техникой – в будущее. Трюффо сделал 14-летнего Жан-Пьера Лео центром тяжести фильма, рассказав, в сущности, о превратностях своего детства: конфликтах с матерью, опустошении от безотцовщины, эмоциональных порывах с побегами из дома и кражами. Чтобы снять «Четыреста ударов», Трюффо необходимо было как можно реже ходить в школу, а в кино – как можно чаще. На этом странном пересечении болезненного детства и темного кинозала кристаллизовался опыт «Четырехсот ударов» – праотца всех чувственных картин о подростковом бунте и отчуждении, одновременно крика непонятого ребенка и исповеди режиссера. 

Жан-Пьер Лео в роли Антуана Дуанеля на кадре из фильма «Четыреста ударов»

Холден Колфилд парижских улиц

Устами младенца глаголет истина, как и темпераментом 14-летнего Жан-Пьера Лео, удачно откликнувшегося на кастинговое объявление режиссера. Неистовый и асоциальный одиночка, симбиоз детской вспыльчивости и беспомощности – Лео неожиданно быстро срезонировал с внутренним миром Трюффо. Как он позднее утверждал, «Антуан Дуанель – смесь Жан-Пьера Лео и меня». Жизнь героя «Четырехсот ударов» в цикле юношеских страданий и разбитых смыслов: мир перестает быть совершенным и понятным, когда ребенок застает мать изменяющей отцу, когда школа превращается в дисциплинарный аппарат, а опыт взаимодействия с людьми – во вредоносную педагогическую корректировку. Антуан – герой из того же материала, что и Холден Колфилд в «Над пропастью во ржи», избавленный от иллюзий касательно взросления и добропорядочности общества. Попрощаться с былыми смыслами, вырваться из оков вездесущей муштры, отдаться романтической красоте жеста – из неприкаянного подростка, как две капли воды похожего на самого Трюффо, вырастает новый герой 60-х. Пусть его асоциальные выходки пока и ограничиваются прогуливанием школы и воровством печатной машинки, институты исправления не дремлют, а уж тем более не делают скидок, пытаясь приструнить белую ворону буржуазного общества. 

Жан-Пьер Лео не только завоевал публику, но и фактически захватил движение «новой волны», активно появляясь в лентах Жан-Люка Годара и Жана Эсташа. Для мятежного Дуанеля, конфликтующего с семьей, школой и окружающими, перспектива будущего неясна, но в лирическом образе «новой волны» вполне понятна. Такой герой, как и другие парижские повесы 60-х, либо найдет себя либо на собраниях новых левых, либо, как годаровский Мишель Пуакар, пустится в авантюры по криминальному миру. Но пока есть время отдышаться и, как диктует финальный кадр, в беспамятстве слиться с морской стихией. 

Франсуа Трюффо на съемках фильма «Четыреста ударов»

Правда жизни без остатка

Если Годар – увлеченный экспериментатор, то Трюффо куда более приземленный. «Четыреста ударов» не стесняется прямолинейности и структурно читается как роман взросления. Сам Трюффо не раз говорил, что кино для него – «искусство прозаическое». Посвящая картину главному теоретику кинореализма Андре Базену, Трюффо оставляет свою киномагию по эту сторону действительности: он снимает как бы ненароком, выхватывая из потока времени и движений самое важное. Критический реализм школьного быта, тесные интерьеры обыкновенной парижской семьи – до очевидности несчастной, шумный утренний город, для сбежавших с уроков хулиганов – поистине безграничный. Камера оператора застает Париж врасплох, сохраняя холодную документальность, но в то же время не обходится без лирических мотивов и погружения в сознание юноши. Материал фильма, как гласил Трюффо, и без того эмоционален, поэтому режиссер старался искать необходимый баланс – способ соединить реальность и вымысел, правду жизни и чувственные образы из памяти. На творческие свершения Трюффо зарядил и поэтический реализм: «Четыреста ударов» созданы под большим влиянием Жана Ренуара и Жана Виго – французских режиссеров, на которых не стеснялись оглядываться нововолнисты, подчеркивая эстетизм обыденной среды. 

Жан-Пьер Лео в роли Антуана Дуанеля на кадре из фильма «Четыреста ударов»

Секрет фильма в том, с каким мастерством дебютант Трюффо использует возможности, подчиняя себе простоту. Где-то лента уходит в прорывные эмоциональные эскапады (чего стоит финальная пробежка Антуана к морю), где-то – зависает в статических сценах: спокойно, буднично и без лишних движений. В чередовании сентиментальных путешествий и бытового реализма рождается особый язык «Четырехсот ударов» – фильма, справедливо вызвавшего всеобщий интерес к французской «новой волне». Образ Антуана Дуанеля не растворило время – к своему альтер эго Трюффо возвращался на протяжении 20 лет, но повторить успех «Четырехсот ударов» не удалось. Дебют Трюффо – чистый, незамутненный поток детских впечатлений – вдохновлял режиссеров разных поколений: от Акиры Куросавы до Ксавье Долана. Трюффо угодил в ловушку, которой на самом деле можно только позавидовать: ему всю творческую жизнь пришлось искать способ сбросить оковы славы, навеянной «Четырьмястами ударами». Возможности кино исследовать вопросы памяти и времени, пожалуй, не столь велики, как в модернистской литературе Джойса или Пруста, но дебют Трюффо делает это с не меньшей самоотдачей – с тех пор он не просто штатный кинокритик. Все быстро смекнули: некоторым теоретикам, как оказалось, заказан путь на практику, о кино можно увлеченно и приятно писать, но снимать – еще лучше. Этой созидательной страсти Трюффо будет отдан вплоть до 1984 года, пока не умрет от рака. 

Жан-Пьер Лео в роли Антуана Дуанеля на кадре из фильма «Четыреста ударов»