«Лолита» В.В. Набокова — один из самых противоречивых романов в литературе ХХ века. Было бы удивительно, если бы экранизации книги обошлись без горячих споров и сопутствующих скандалов. Киноадаптаций истории всего две — версия 1962 года, поставленная Стэнли Кубриком, и цветная лента Эдриана Лайна 1997 года. Ровно 60 лет назад 13 июня прошла мировая премьера первой из них, которой и посвящено наше рассуждение. Сумел ли режиссер показать на экране тонкости текста автора? Насколько кубриковская Лолита предстает перед зрителями жертвой сексуальной эксплуатации? И какие детали в картине неизбежно вызывают вопросы? Попытаемся разобраться и привести аргументы, подтверждающие ту или иную трактовку ленты.
«Лолита» В.В. Набокова — один из самых противоречивых романов в литературе ХХ века. Было бы удивительно, если бы экранизации книги обошлись без горячих споров и сопутствующих скандалов. Киноадаптаций истории всего две — версия 1962 года, поставленная Стэнли Кубриком, и цветная лента Эдриана Лайна 1997 года. Ровно 60 лет назад 13 июня прошла мировая премьера первой из них, которой и посвящено наше рассуждение. Сумел ли режиссер показать на экране тонкости текста автора? Насколько кубриковская Лолита предстает перед зрителями жертвой сексуальной эксплуатации? И какие детали в картине неизбежно вызывают вопросы? Попытаемся разобраться и привести аргументы, подтверждающие ту или иную трактовку ленты.
Стиль письма Набокова представляет собой метод «ненадежного рассказчика». Повествование ведется от лица Гумберта Гумберта — образованного мужчины, который презентует свой взгляд на отношения с двенадцатилетней Долорес. Автор спрятал между строк тревожные сигналы, благодаря которым внимательный читатель осознает, что на страницах разворачивается не что иное, как похищение и изнасилование девочки, у которой отняли детство и право голоса. Показать такой художественный прием на экране, не превратив рассказ в прямолинейное изображение педофилии и избежав объективизации героини, — дело непростое. Именно от трактовки зависит успех фильма и ключ к пониманию истории: попытаемся разобраться, в каких моментах Кубрик проделал гениальную работу, а в каких — споткнулся о собственные амбиции.
Долорес — жертва
Для того чтобы стало понятно, что видение Гумберта является субъективной интерпретацией событий, нужно взглянуть не только на объект вожделения, но и на других, менее интересных для профессора, но не менее важных для сюжета персонажей. Мать Лолиты в картине играет коренастая и немного неуклюжая Шелли Уинтерс. Кубрик то и дело противопоставляет двух женщин: шумную зрелую особу и загадочную юную леди. Очевидно, что гиперболизация самых неприятных качеств Шарлотты Гейз — своеобразный кинематографический метод выкристаллизовать оптику Гумберта. Заметим, что другие герои, окружающие семейство, не раз бросают комментарии о том, какой привлекательной и добродушной женщиной является Шарлотта. Словно бы это совсем не та раздражающая домохозяйка, какой Шелли представляет героиню, — иначе говоря, какой видит ее Гумберт: слишком возрастной для того, чтобы вызывать хоть какой-либо сексуальный интерес.
Амплуа главной героини вызывает больше всего вопросов. Одни негодуют от того, как Кубрик исковеркал облик, другие хвалят за мастерство неоднозначной иллюстрации. Трактовка Лолиты в исполнении Сью Лайон заслуживает обстоятельного разговора: в этом пункте мы попробуем доказать, что девочка — жертва, а ниже поговорим, почему некоторые решения Кубрика все же выглядят сомнительно.
Если постоянно держать в голове мысль, что мы наблюдаем за сюжетом глазами человека с низкими моральными ценностями, то кокетливая девушка-подросток не кажется чем-то неуместным в кадре. Кубрик предпринимает попытку заставить аудиторию увидеть Лолиту одновременно капризным ребенком и молодой девушкой, флиртующей с Гумбертом. Двойной ракурс особенно хорошо заметен в нескольких сценах: Долорес загорает в саду в огромной девчоночьей шляпе (в общем-то, весь ее внешний вид свидетельствует о юном возрасте), а в глазах Гумберта тотчас возникают романтические искры. Девочка крутит обруч — занятие скорее детское, однако во взгляде нового квартиранта и это действие становится провокационным. И, наконец, момент в танцевальном зале, где Лолита проводит время со сверстниками и кажется максимально далекой от профессора: Гумберт ищет подходящий ракурс для наблюдения за постоянно ускользающим из вида объектом любви — режиссер словно бы подчеркивает, что ему нет места в мире героини.
В романе есть ряд нюансов, которые приоткрывают завесу правды. Сам Набоков назвал их «нервной системой книги». Наиболее обличающей рассказчика является сцена, где Лолита играет в теннис. Напомним, что Гумберт давал компаньонке уроки, и та неплохо справлялась. Но автор акцентирует, что девочка никогда не одерживала победу. Ответ очевидный и в то же время обескураживающий: у Лолиты не было стремления чего-либо добиваться, поскольку героиня была разбита как личность после всего, что с ней сделал профессор.
К сожалению, таких ярких мотивов в картине Кубрика не так много, но все же они есть. Этакие случайные проблески истинных мыслей и чувств, напоминающих нам, кем является Гумберт. Показательна сцена, когда к герою Джеймса Мэйсона наведывается психолог из школы Лолиты, который обеспокоен состоянием школьницы. По словам гостя, девочка ведет себя дерзко, грубо и постоянно привлекает к себе внимание. Психолог считает, что такое поведение является результатом подавления либидо. Но что если это подавление собственной боли и настоящий крик о помощи?
Когда девушка наконец совершает побег, зритель, в отличие от похитителя, не чувствует себя застигнутым врасплох. Ведь, вопреки звонкому голосу и заигрывающим фразам, публика понимала, что Долорес жила в подобии тюрьмы.
Лолита — манипулятор
Лишенная голоса травмированная девочка не имеет возможности рассказать свою историю на страницах произведения. Мастерство писателя позволяет уловить недосказанность и попытаться представить чувства Лолиты. Кубрик принимает решение абстрагироваться от оптики девочки и полностью предоставить повествование Гумберту, что порой кажется ошибкой и досадным упущением. Быть может, невзначай брошенные слова или постепенное стирание профессорского взгляда позволили ли бы разглядеть в экранной героине что-то большее, чем не по годам взрослую и эксцентричную школьницу. И, возможно, это тот самый случай, когда шаг в сторону от первоисточника лишил бы экранизацию необходимости оправдываться за цепочку спорных мизансцен. Но, увы, скрытое под навязанным фасадом истинное лицо Долорес остается загадкой до самых титров и после них.
Если в книге Лолите 12 лет, то в картине 1962 года возраст не упоминается. Сью Лайон на момент съемок было 15, но, если честно, ее легко принять и за совершеннолетнюю. Такое впечатление создается в первую очередь из-за внешнего вида: волосы Долорес аккуратно и красиво уложены, а на лице практически всегда есть косметика. Возникает ощущение, что создатели фильма пытались сделать так, чтобы актриса выглядела старше, чем есть на самом деле. А визуально увеличивая возраст Лолиты, Кубрик сексуализирует девочку и уменьшает степень неприязни, которую стоит испытывать во время совместных сцен профессора и школьницы. Для сравнения вспомним другую экранизацию романа — картину Эдриана Лайна. В отличие от кубриковской Лолиты, героиня в исполнении Доминик Суэйн смотрится обыкновенным подростком, хотя на момент съемок актриса была на год старше, чем в свое время Сью Лайон. Она заплетает косички, носит брекеты и постоянно дурачится — все эти маленькие, но важные детали помогают зрителю не забывать, что Долорес Гейз совсем еще дитя.
Отрывки, взятые непосредственно из романа, в фильме Кубрика приобретают иное значение и становятся менее двусмысленными. Самый очевидный пример, перечеркивающий идею жертвы, это момент первого секса Гумберта и Лолиты. В романе эпизод описывается с точки зрения мужчины: он не признает, что совершил изнасилование, а утверждает, что нимфетка его соблазнила. Набоков дает понять, что мы должны относиться к словам Гумберта с долей скептицизма: он все время жалуется на свою пленницу, но мы понятия не имеем, что чувствует Лолита.
Что касается фильма, то момент потенциального насилия выглядит достаточно однобоко: героиня, предлагая Гумберту «поиграть», словно бы оказывается добровольной участницей половой связи и вроде как сама делает первый шаг. Все это не может не разочаровывать, поскольку флер необходимой трагедии развеивается и в какой-то мере пропадает смысл разговора об амбивалентности и различного рода подтекстах.
Завершая дискуссию о противоречивой природе «Лолиты» 1962 года, хочется вспомнить еще одного персонажа — драматурга Клэра Куильти. Довольно странный герой, который, подобно глубоко зарытой совести, преследует Гумберта в одиссее влечения. В конечном итоге именно он помогает Лолите сбежать, а после безуспешно предлагает сняться в порнографических фильмах. Любопытно, что герой Питера Селлерса постоянно кривляется и при первой встрече с Гумбертом беспрестанно повторяет слово «нормальный». Он будто делает вид, что все действительно нормально, переживать нет причин и никто не выходит за рамки дозволенного. Сложно не заметить тревожные вибрации в воздухе, беззвучно подтверждающие опасения, что подразумевается совершенно обратное. Поэтому, вне зависимости от того, какой вы увидели картину Стэнли Кубрика, единственный вывод, который хочется сделать, это на всякий случай еще раз повторить: то, что произошло с Лолитой Гейз, — не нормально.