Нормальный писатель: Рецензия на фильм «Сорокин трип»

Первый документальный фильм о самом значительном русском писателе современности, соединившем в своих произведениях подрыв устоев, сатиру, мистику и пророчество. Владимир Сорокин в режиме монолога из Москвы и Берлина рассказывает о своей жизни с доселе неслыханной откровенностью – о детстве в подмосковном рабочем поселке, жизни в мастерских подпольных художников, преследованиях со стороны КГБ и прокремлевских молодежных организаций, любви к русской литературе и космическому холоду.

«Я хотел сделать из читателя зрителя», - звучат слова Владимира Набокова из уст Сорокина где-то в середине фильма о нем же. Фильм сделан так, что Сорокин беседует с нами, зрителями при минимальном вторжении каких-то других говорящих голов (исключение – его дочери, сподвижник по концептуализму Андрей Монастырский и Василий Якеменко из «Идущих вместе» в качестве не столько оппонента, а скорее марионетки в руках умудренного кукловода). Это, безусловно, подкупает, но сразу отсекает ту часть зрителей, которые, возможно, не знакомы с его творчеством и не читали книг. В картине, конечно же, прозвучат самые хитовые отрывки его произведений (письмо к Мартину Алексеевичу, половой акт Хрущева и Сталина и другое), и Сорокин даже расскажет об истории их появления («Я тега егал могол сдать все» было написано под впечатлением общения с родственниками жены). Но чего точно не стоит ждать, что в картине будет введение в Сорокина для непосвященных. Здесь, чтобы стать полноценным зрителем, сперва надо быть читателем.

И не только читателем, но и слушателем (в беседе упоминается Led Zeppelin, на полке виден компакт-диск Элтона Джона, а Свин и «Автоматические удовлетворители» появляются на экране в архивных съемках), и ценителем живописи, и много кем еще. Грубо говоря, необходимо быть полноценным и разносторонним человеком, чтобы выдержать такой полуторачасовой разговор с автором «Голубого сала» и «Нормы». Лишь при этом условии разговор может получиться: сам Сорокин проговаривает, что вся его литература – это попытка найти ответ на мучительный вопрос о том, что же такое человек.

Человек же, желающий найти ответ на вопрос, что такое Сорокин, в этом довольно логично выстроенном трипе сможет найти какие-то основные точки, которых достаточно как минимум для того, чтобы набросать его портрет пунктиром. Детство в подмосковном поселке, побои со стороны школьных хулиганов, отстраненность в общении с родителями, преследования со стороны КГБ и новых провластных структур – в общем, полный набор столкновения неординарной талантливой личности с окружающей обыденностью. Сорокин, столкнувшийся с ней не раз и не два, старается и сейчас держаться на дистанции от нее – что проявляется, например, в его речи. Монтажер фильма проделал огромную работу, чтобы удалить из нее фирменные паузы, длинноты и заикания, и количество монтажных склеек особенно четко видно на средних планах. Создатели фильма понимают, что их держат на дистанции, хоть и пригласили в гости, и не суются туда, куда их не приглашают. Вместо этого постоянный оператор Звягинцева Михаил Кричман запускает в небо дроны над застойными ясеневскими многоэтажками, а архивные фотографии отделываются незатейливой графикой. Как самостоятельное кино, конечно, это все никак не работает. Как отражение харизмы и внутреннего мира творца – безусловно, да.

Паузы, лакуны и длинноты есть и в языке самого фильма. Вот Сорокин выгуливает своих изящных левреток на даче в Переделкино, вот он же обнимается с деревьями или перелезает через ограду в Берлине. Сало и гной, которые невольно ожидаешь увидеть в документалке о создателе «Сердец четырех» и «Пира», появляются на экране лишь в виде рекламных плакатов на берлинских штрассе. Есть в фильме и ответ на то, почему его название содержит слово «трип» - и звучит он из уст дочерей Сорокина, унаследовавших его красоту и испытавших вместе с отцом довольно неприятный визуальный глюк в обычной повседневной ситуации. 

И, безусловно, Сорокин с его благородной внешностью и сединой смотрится на экране просто блестяще. Ближе к концу фильма писатель приобретает в магазине череп черного цвета, расписанный под хохлому, и произносит не без удовлетворения в камеру: «Есть на свете все-таки красивые вещи». Они действительно есть, Владимир Георгиевич, и вас смело можно причислить к ним.