Ключ и к трилогии «Рай», и к тому Парадизу, о котором сегодня тайно или явно мечтают все
Тихая толстая девочка-подросток, дочь Терезы из «Рая: Любви» и племянница Анны Марии из «Рая: Веры», едет в летний лагерь для тинейджеров с избыточным весом. Там она учится не только бегать, прыгать и приседать, не только правильно питаться и грамотно отдыхать: она учится любить. Впрочем, еще неизвестно, как отнесется ее избранник – немолодой, но обаятельный доктор – к пылким чувствам Мелани.
Сначала австрийский экспериментатор Зайдль, имеющий ошибочную репутацию провокатора и скандалиста (на самом-то деле он классический гуманист), хотел сделать одну картину о трех женщинах, но материала оказалось слишком много. Так «Рай» стал трилогией с подзаголовками «Любовь», «Вера» и «Надежда». И кто бы мог подумать, что автор едва ли не самых безнадежных картин нашего времени все-таки поставит финальное многоточие на «Надежде»! Он и сам этому удивился: говорит, сначала собирался закончить мощнейшей «Верой», но что-то не складывалось. Тогда он попробовал поменять ее местами с тонкой, ироничной, едва ли не элегической «Надеждой». Пазл сложился, сумма трех фильмов оказалась чем-то многократно большим, нежели они были по отдельности.
Ведь все три картины – о неизбывной жажде любви, о потребности, которую окружающий мир не только не может, но и не желает удовлетворять. Но если жизненные траектории фанатичной католички и корпулентной бюргерши – обе, увы, земную жизнь давно прошли до половины – более-менее неизменны, то Мелани еще верит в трансформацию как тела, так и души. Если это и вариация на темы «Лолиты», то герои поменялись местами: отныне трансцедентного единения с возлюбленным желает нимфетка, трогательная в своем подростковом пылу, а субъект ее платонических притязаний замирает в бездействии, загипнотизированный одной мыслью о невозможности подобного союза.
Из лагерных кричалок, из спортивных упражнений и игр в «бутылочку» после отбоя здесь рождается поэма о чувстве сколь высоком, столь и невозможном, позволяющем отринуть телесную оболочку и вовсе забыть о ней. Юмор Зайдля перестает быть едким и злым: «Надежда» – самая нежная и светлая его картина. Нет, лишних и ложных иллюзий автор по-прежнему не питает, но хотя бы не отказывает в них героине. А значит, и зрителю тоже.