Раппопорт на карантине: рецензия на фильм «На близком расстоянии»

Некогда знаменитая актриса Инга (Ксения Раппопорт), переехавшая из Италии в Питер, теперь пребывает в зябком одиночестве и бесславии. На пороге своей квартиры она обнаружит курьера — простого паренька из Средней Азии, отправившегося в Россию, как и все, за большими деньгами. Тот, словно опоссум, разлёгся на полу и прикинулся не мёртвым, но больным. Девушка заносит незнакомца в квартиру, изолирует его и решает заключить взаимовыгодный договор: мигранту она платит деньги за то, что тот остаётся у неё дома, а сама эксплуатирует безумный сюжет о благородной актрисе, спасшей ковид-положительного курьера, в СМИ и своих социальных сетях.

Нурбол Уулу Кайратбек на кадре из фильма «На близком расстоянии»

Эпидемию коронавируса у нас пока осмысляли только в посредственных сериалах со стримингов («Нагиев на карантине»), но, кажется, неизбежен был момент, когда о ковиде заговорят и с больших экранов. Первая такая попытка в основном конкурсе «Кинотавра», впрочем, оказалась неудачной: в криминальной драме «Владивосток» заболевание хоть и становилось одной из сюжетных единиц (герой, скрывающийся от закона, не мог уплыть из злосчастного города, потому что границы закрыли по эпидемиологическим причинам), но было затуманено жанровыми клише с НТВ и мелодрамой с «России-1». Заигрывание с актуальным контекстом закончилось тем, что этот самый контекст оказался вовсе не нужен — подмигнём зрителю, покажем ему, что живём в одном мире и на одной волне, а затем вернёмся к старомодному сюжету о бандитах и роковых женщинах.

Ксения Раппопорт в роли Инги на кадре из фильма «На близком расстоянии»

Другое дело «На близком расстоянии» Григория Добрыгина, несколько лет назад дебютировавшего здесь же, в Сочи, с нежнейшей драмой «Sheena 667». В титрах первого фильма молодой режиссёр выражал благодарность Аки Каурисмяки и его картинам — в финале второй работы таких строчек уже не встретишь, но влияние, оказанное финским мастером, всё ещё считывается. Как бы мог снять и написать эту историю любой другой режиссёр и сценарист? Через полемику, через злободневные диалоги бедного мигранта и богатой дивы, через, наконец, типичную структуру почти любого мейнстримного фильма о диалоге двух культур — сюжет о том, как два разных человека под гнётом обстоятельств становятся ближе и начинают понимать друг друга. И в «На близком расстоянии», написанном Антоном Ярушем («Теснота») совместно с самим Добрыгиным, всё это есть. Просто реализовано по-каурисмякивски немногословно: настолько выдержанно и интригующе неспешно, что сложно поверить, будто это всего лишь второй фильм актёра, несколько лет назад переквалифицировавшегося в постановщика (хотя из своего прежнего ремесла он никуда не уходил — в конкурсе короткого метра приз взяла картина с его участием: он сыграл дуэлянта с проблемами ЖКТ).

Ксения Раппопорт в роли Инги на кадре из фильма «На близком расстоянии»

Коронавирус становится не просто маркером времени, но и важной сюжетной деталью — и без того напряжённые отношения полярных социальных классов (богачей и бедняков или русских с мигрантами, тут как удобнее) он обостряет, неосознанно обрамляет в метафорические рамки. Гость из Средней Азии, оказавшийся в квартире Инги, попадает в маленькую комнатку с закрытой дверью. Еду ему приносят по расписанию, общаться (хотя скорее взаимодействовать — языка он почти не знает) с актрисой может, лишь когда она выходит к нему в герметичном костюме, а вся вербальная коммуникация ограничивается записками в ванной с текстом на родном для героя языке: «Когда мочишься, поднимай стульчак», — говорит одна из них. Втайне от хозяйки он заряжает телефон в зале, потому что в его комнате на розетках стоят заглушки, танцует под музыку из найденной в уютном логове колонки и копит деньги, которые ему даёт Инга, чтобы отдать их сестре и другим близким. Пока очаровательный мигрант пытается обустроиться на «карантине», актриса пожинает плоды своего подвига: даёт интервью, записывает блог, а потом, вечерами, читает хейтеров, которые напрочь обесценивают её и правда не шибко доброе, а вполне себе корыстное дело.

Нурбол Уулу Кайратбек на кадре из фильма «На близком расстоянии»

Нетрудно догадаться, что ситуация, в которой оказались эти двое, не только о поиске общего языка в болтливом многокультурном Питере, где каждый друг другу чужой. Хотя и об этом тоже: Инга, например, пытается разговаривать с сыном, отправленным в элитную школу, на итальянском, но тот отчаянно переводит разговор на русский (мать, дескать, лишь строит из себя иностранку). Но больше всего Добрыгина и его товарища Антона Яруша интересует одиночество как абсолют. Вещь, не связанная ни с коронавирусом, ни с благосостоянием, ни уж тем более с национальностью. Но усиленная всеми этими параметрами. Для богатой Инги приютить мигранта — способ получить если не народную, так хотя бы его платоническую любовь, утраченную с отдалением собственного сына. Через, опять же, каурисмякиевские детали, которые многословнее любых занудных бесед, вроде отметок роста на стене (после 4 лет счёт прекращается, хотя сыну, очевидно, больше) или заглушек на розетках, Добрыгин создает какую-то нежную меланхолию ушедшего счастья.

Сюжет «На близком расстоянии» абсурден, в него поначалу сложно верить, но чем дольше зрителя обволакивают упорядоченные статичные планы, в которые вносит суматоху обаятельный азиат, тем стремительнее жизнь на экране обретает реальные оттенки. Это кино скетчей, вроде бы бессвязных сценок с магистральной темой, которое легко обвинить в легкомысленной спекуляции на тему эпидемии (дескать, не успели мы устать от самоизоляции, как вы уже фильмы об этом снимаете), но каждую неровность, шероховатость картины Добрыгина всегда хочется списать на живость, настоящую магию героев, кажется, обретших собственное дыхание. За холодными бетонными стенами сидят реальные люди — те, кто хочет найти человека рядом, те, для кого квартиры стали безвылазными саркофагами. Возможно, поэтому та холодность, с которой режиссёр и сценарист в финале разъединяют двух нашедших друг друга персонажей, обезоруживает. В тяжёлые времена, честно говоря, хочется надеяться не на финско-российскую эстетику вечной грусти, а на что-то более воодушевляющее.