Рецензия на фильм «Лётчик» — военную драму в духе «Выжившего» с Петром Фёдоровым вместо ДиКаприо

Лётчик Николай Комлев (Пётр Фёдоров) уничтожает танковую колонну, но сам оказывается подбит. Самолёт падает в лесу, товарищ-пулемётчик героически выносит напарника из-под огня подоспевшего противника, кладёт раненого капитана на льдину, а сам остаётся сражаться до последнего патрона. Очнувшись, Комлев обнаруживает себя глубоко в тылу противника, без провизии и с одним пистолетом. Чтобы вернуться к своим, ему нужно пересечь не один десяток километров по снегу, с кровоточащей раной, пока волки и фашисты дышат в спину.

«Лётчик» демонстрирует сразу две любопытные тенденции в российском военном кино. Первая — внезапно появившаяся одержимость самолётами: вот уже был «Девятаев», впереди нас ждут «Крылья над Берлином» и «Воздух» Германа-младшего. То ли появились наконец технологии, благодаря которым воздушные баталии стало проще снимать (Бекмамбетов вон вообще делал их в War Thunder), то ли просто танки всем надоели. Так или иначе, в ближайшие празднования Дня Победы наше кино будет атаковать зрителя с воздуха.

Петр Федоров в роли Николая на кадре из фильма «Летчик»

Вторая тенденция, куда более неочевидная и локальная, — это смена фокуса с больших патетичных плакатов и квазиголливудских блокбастеров (а-ля «Т-34») на маленькие жанровые и очень человечные истории. В «Лётчике» нет величественных речей и попыток взглянуть в вечность (ладно, почти нет), фильму вообще не очень интересно смотреть на прошлое как бы свысока, с дистанции времени и чему-то учить. Большую часть хронометража — и это будет совершенно неожиданно для всех, кто не особенно следил за трейлерами и не читал интервью создателей, — картина вообще не касается самолётов, война происходит где-то на периферии кадра, а на небо герой смотрит исключительно снизу вверх, сидя под деревьями в заснеженном лесу и отчаянно пытаясь выжить. «Лётчик» — не «Пёрл Харбор» и даже не «Девятаев». Это «Выживший», где вместо ДиКаприо — Пётр Фёдоров, большой мастер играть героическое страдание.

Петр Федоров в роли Николая на кадре из фильма «Летчик»

Местами от работы Иньярриту фильм отличают лишь детали (это если говорить о сюжете — визуально, понятно, тут совсем не Любецки). Вместо того чтобы жевать печень бизона, Фёдоров вгрызается в сырую рыбу. Борется не с медведем, а с волками. Преследуют его не коренные американцы, а нацисты. Зато сцена с мистической полуразрушенной церковью — один в один. Это может звучать как претензия и обвинение в плагиате, но нет: на самом деле сурвайвл-эпизоды «Лётчика» — лучшие в фильме. Да и вообще идея снять «Выжившего» в сеттинге военного кино однозначно удачная: такой ход позволяет показать героизм без патетики, духовное — через телесное, приблизиться к герою так, как ни один масштабный боевик никогда не сделает. Фильм даже хитро рифмует судьбу персонажа с положением страны: где-то далеко ведутся битвы за Москву, СССР на грани поражения, но из последних сил борется, несмотря ни на что. И то же делает герой Фёдорова — ходячая метонимия и броский символ солдатской стойкости, способной перенести холод, голод и любые ранения.

Петр Федоров в роли Николая на кадре из фильма «Летчик»

Но как только фильм отвлекается от центральной истории выживания, начинаются проблемы. Авторы «Лётчика» допускают типичную ошибку сурвайвл-триллеров: не доверяют первобытной витальности конфликта человека и природы, пытаются утяжелить его подспудными проблемами и в конечном счёте заполняют хронометраж банальностями. Действие то и дело прерывается флешбэками: нам обязательно нужно объяснить, что героя ждёт любимая, что ему есть зачем возвращаться. Как будто бы мотивации выбраться, чтобы добраться до своих и не остаться лежать в снегу на занятой врагом земле, недостаточно. Здесь не нужна ещё какая-то драматургическая помощь, чтобы зрителю стало проще проникнуться персонажем. Флешбэки ломают структуру всего фильма, сбивают ритм и попросту не встраиваются стилистически — на смену холодному и пугающе близкому портрету отчаявшегося человека приходит картонная мелодрама в телевизионных декорациях.

Причём из-за них фильм начинает противоречить себе. Сцены выживания героя чередуются со сладкой картиной его влюблённости — и мы, конечно, предполагаем, что это не просто так: нам показывают, ради чего он проделывает весь этот немыслимый путь. Уже в госпитале Комлев слышит, как на улице выступает Ольга, и ползёт к ней, точно так же, как прежде полз по снегу, спасаясь от стихии, превозмогая боль. Его дорога как бы не заканчивается выходом из леса — ведь конечная цель не достигнута.

Но как только он встречает Ольгу, интонация вдруг меняется: герой заявляет, что спасался вовсе не ради любви, а чтобы дальше бить фашистов. В маленькую человечную историю проникает тот самый патриотический пафос, и ещё полчаса мы смотрим за тем, как Комлев, несмотря на роковую травму, пытается вновь попасть в лётчики. «Выживший» без предупреждения превращается в поверхностный пересказ «Повести о настоящем человеке». Понятно, зачем это сделано: авторам было важно затронуть биографии реальных героев, которые после ранений всё равно продолжали сражаться за Родину (а их было немало). Но сложно не поймать себя на мысли, что такой сумбурный эпилог, к тому же вставленный будто из совсем другого фильма, едва ли отдаёт им должное. И будь это послание прописано в титрах, драматургической мощи картина нисколько бы не растеряла.