Продолжатель традиций итальянского кинематографа Паоло Соррентино ностальгирует по юности и рассказывает, как стал режиссером, — по секрету на ушко.
Не то что разочарованием, но даже обидой для многих стало решение жюри Мостры во главе с корейцем Пон Джун-Хо присудить итальянцу Паоло Соррентино лишь вторую по значимости награду, но не главный приз смотра. Несмотря на участие в трёх главных европейских фестивалях — помимо Венеции в Каннах и Берлине, — обладатель премии «Оскар» Соррентино ни разу не становился безоговорочным лауреатом. Картина «Рука Бога» пусть снова и не принесла трофей (такой ли желанный на самом деле?), но, кажется, дала режиссеру куда больше — индульгенцию на уязвимость и человечность: за фигурой юного кудрявого Фабиетто (Филиппо Скотти удостоился премии Марчелло Мастроянни) притаился сам режиссёр.
Феллини ещё снимает кино, солнце над Неаполем щадит горожан, лишь озаряя веснушки ласковым светом, нелюдимая тётя вдали от праздничного стола в одиночестве наслаждается страчателлой, а все прочие гости замерли в ожидании приезда Марадоны (ему Соррентино обязан названием ленты) и прихода нового ухажёра папиной сестры: мальчишки-дозорные уставились в бинокли, боясь пропустить пришествие. Юный Фабьетто, которому вот-вот исполнится 18, купается в неге этого семейного обеда — родители насвистывают родную мелодию их глубокой привязанности, ветер гуляет под хлопком рубашки, а на поясе дожидается своего часа волкмен — это 80-е в Италии, будто пропущенные через призму сказки Жан-Пьера Жёне.
Идиллия не то чтобы доказывает иллюзорность счастья, но строго подчиняется законам ностальгии — этого времени уже не вернуть, а потому оно искрится теплом. Можно лишь попытаться кропотливо собрать фрагменты биографии в общее полотно пасторали юности — именно это и делает Соррентино. Любезно, трепетно и очень нежно он обнажает самые различные факты своей молодости, которые, словно стеклышки цветастого витража, составляют силуэт его «я». А задумывались ли мы когда-нибудь, кто такой Паоло Соррентино? Режиссёр настолько плотно и прочно вписался в итальянский кинематографический ландшафт, что, кажется, был там всегда, как часовая башня на площади Святого Марка в Венеции. Его графичные, порой излишне вычурные и позёрские картины (и всё равно великие) говорили о нём скорее как о мраморной статуе с идеальными контурами авторского тела, чем как о хрупком и ранимом мальчишке, который просто очень хотел снимать кино.
«Рука Бога» развенчивает миф о творце, который будто и возник ниоткуда. Мама, которая обожает розыгрыши (неповторимая Тереза Сапонджело), строгий папа (талисман режиссёра и Венецианского фестиваля в этом году Тони Сервилло), сестра, что вечно торчит в ванной, брат-актёр, первая влюблённость и первая близость (которые не совпали), первая утрата и первое вдохновение (где одно стало следствием другого) — всё это аккуратно упаковано в авторский багаж итальянца.
Как и заложено в природе юности, в любом импульсе и жесте, даже в касании к упругой коже обворожительной тёти можно почувствовать вечность, а в разводах крема от загара углядеть философию бытия. В этих глазах смотрящих и начинается Паоло Соррентино, которого мы знаем: как и Альмодовар в «Боли и славе» (и ещё сотня других мастеровитых режиссёров в своих картинах), он рассказывает, как трофеи разрозненных моментов обречены были натолкнуть его на путь в кино. Случайные съёмки, на которые попадает слоняющийся по улицам Фабиетто, буквально искрятся загадочным волшебством и таинством сотворения мира (Италия, как известно, с вечностью ходит за руку и за пределами съёмочной площадки). И даже знаменитый режиссёр-смутьян, критикующий молодую артистку, стоящую на сцене (наша соотечественница Софья Гершевич), будто бы защищён пеленой юношеского восторга.
В этой упоительной исповеди и элегии своей души Соррентино уходит от формального созерцания времени, которое в прочих его опусах умирает в кадрах прямо на глазах у зрителя. Напротив, он постарался прошлое оживить, возродить из пепла, а потому, когда это чудо случилось, не захотел с ним расстаться. Режиссер пытается продлить каждый эпизод, цепляется за любую даже самую незначительную сцену, только чтобы не позволить дорогому сердцу мгновению закончиться — будто силясь набрать неаполитанского воздуха в грудь и задержать дыхание так долго, как это возможно. Эти поэтические длинноты лишь добавляют ощущения болезненной конечности: «Рука Бога» — лучший фильм, чтобы попрощаться. Попрощаться с юностью, большими надеждами и малыми поражениями, с первой любовью и родной кровью: чао, бамбино, — ты обречён повзрослеть. И это не так уж страшно.