11 мая в прокат выходит иранский триллер «Убийца “Священный паук”», за роль в котором Зара Амир Эбрахими получила приз Каннского кинофестиваля. Фильм рассказывает о журналистке Рахими, которая направляется в Мешхед, чтобы расследовать серийные убийства секс-работниц. Поимке маньяка препятствует бездействие властей и поддержка убийств среди религиозного общества.
Режиссер Али Аббаси рассказывает о том, что натолкнуло его снимать фильм, основанный на реальных событиях, и почему он не смог сделать этого в родной стране.
Вы родом из Ирана и жили там во время убийств, совершенных Саидом Ханаи, и его ареста в 2001 году. Что привлекло вас в его истории?
В 2001 году одной ногой я был в Иране, но уже планировал уехать в Европу, чтобы продолжить обучение. В то время у нас был президент-реформатор Мохаммад Хатами, открывший политическое и культурное пространство, и в стране царила надежда. Потом случилось 11 сентября, а перед этим убийства Саида и его арест. Эти события не были связаны, но они казались более невероятными, чем любой вымысел, будто реальность и Голливуд слились воедино. Меня не очень заинтересовали убийства, начавшиеся годом ранее, потому что для Ирана серийные убийства не редкость. Моя страна по сути своей довольно криминальна. Мой интерес пробудился, когда люди стали называть Саида героем – говорили, что он исполнял свой религиозный долг, убивая секс-работниц в Мешхеде. Он убил стольких женщин, а люди спорили, было это преступлением или нет.
Что больше всего шокировало вас в этой истории?
Я смотрел документальную ленту Мазиара Бахари «И пришел Паук», которая вышла в 2002 году после казни Ханаи – ее можно найти на YouTube, – и понял, что странным образом симпатизирую убийце. Я ожидал увидеть персонажа, подобного Баффало Биллу [убийце из фильма «Молчание ягнят»]. Но Саид был обаятельным и казался наивным или невинным. Он не умел общаться с прессой, поэтому на камеру говорил вещи, которые могли ему навредить. Но он казался счастливым и умиротворенным. Он не был манипулятором, от него исходило ощущение искренности. Я не хочу сказать, что одобрял его преступления, но его история и личность оказались сложнее, чем я ожидал.
Вы добавили драматизма, введя в фильм тегеранскую журналистку, которая едет в Мешхед расследовать преступления…
Рахими отчасти существовала – в документальном фильме Мазиара Бахари была журналистка, рассуждавшая о деле перед камерой и бравшая интервью у Саида. Правда, она была из Мешхеда и не расследовала преступления. Она следила за ходом суда и написала прекрасную статью о его казни, которая меня вдохновила. Она написала, что его последними словами было «Мы так не договаривались», намекая на то, что он заключил с властями какую-то сделку.
Как развивалась или менялась эта история с ходом времени?
Я работал над ней так или иначе в течение почти 15 лет. Первые черновики честно следовали за первоисточником, но затем я стал спрашивать себя, зачем я пишу этот сценарий. Я не пытался воссоздать события, я хотел рассуждать шире. Со временем я дал себе право отойти от подлинной истории, потому что видел, что она не только о Саиде – она о ненависти к женщинам. Рахими стала так же важна для истории, как и Саид. Казалось правильным, что их пути должны пересечься.
Вы представили Саида в начале фильма, нарушив правила традиционных триллеров…
В обычном триллере про серийного убийцу есть преступник с извращенным разумом и крутой детектив или журналист, который пытается расшифровать этот разум для зрителей. Преступник появляется не сразу, как в «Молчании ягнят». Но кульминацией истории Саида для меня всегда был тот факт, что некоторые называли его героем. Эта история не о тайне серийного убийцы – она о банальности жизни Саида, о том, каким обыкновенным и простым он был. Для меня это интереснее вымышленного персонажа типа Баффало Билла.
Сам город Мешхед стал героем фильма. Какие у вас с ним отношения?
Я никогда там не жил, но приезжал несколько раз и оставался ненадолго. Это второй по величине город Ирана, в нем расположена одна из главных святынь мусульман-шиитов – мавзолей имама Резы, самая крупная мечеть в мире. Это богатый город на границе с Афганистаном, город интернациональный, поскольку там всегда много паломников, а еще он находится на пути наркотрафика из Афганистана в Европу. Мешхед – индустриальный город-гигант с мрачным подбрюшьем, в котором находится известный религиозный центр. Проституция там повсеместна – не нужно идти в определенный район, она везде, даже поблизости от мечети. Мне кажется, ее терпят, потому что это часть экономики, часть гостеприимства Мешхеда. Силы правопорядка стараются смотреть в другую сторону.
Саунд-дизайн создал своеобразную атмосферу, буквально оживив Мешхед.
Я хотел, чтобы звуковое сопровождение было современным и сочеталось с жесткой, индустриальной частью Мешхеда. В фильме есть один постоянный звуковой элемент – это звук мотоцикла Саида, и музыка органично выросла из этого звука. Наш датский композитор Мартин Дирков твердо решил избегать этнической музыки, которую можно слышать в американских фильмах о Ближнем Востоке, поэтому вдохновение черпал в гранже девяностых и индастриале. Он увел свою музыку в сторону от Запада, не создавая конкретный инструмент или тональность, а придумав иранский гранж.
Наверное, вам никогда не удалось бы снять этот фильм в Иране…
Я пытался! Я полетел в Иран и был полностью откровенен с властями. Я дал им сценарий и сказал, что хотел бы работать по иранским правилам, что я готов на компромиссы, если они позволят мне снимать фильм в нужной локации – для меня было важно передать нерв и подлинность Мешхеда. Они не сказали «да» и не сказали «нет», что на их языке и означало «нет». Но после года ожиданий мне пришлось искать другое место для съемок, и мы нашли его в Иордании.