«В кино я исследую свою темную сторону»: рецензия на документальный фильм «Дарио Ардженто: Паника»

Неясно, каким путем развивался бы хоррор, не появись на горизонте Марио Бава и Дарио Ардженто, два итальянских законодателя мод, предложивших вместо унылой дворцовой готики кровавые и эстетские триллеры, которые разворачивались в современных городах. Ардженто стартовал в 70-х с так называемой «звериной трилогии» и довёл до совершенства свой стиль в «Суспирии» и «Кроваво-красном» — лентах, и по сей день служащих эмблемами европейских фильмов ужасов. В чем был так оригинален Ардженто, объяснить несложно: брутальный подход к материалу, ставка на формализм и избыточный декор, изобилие сцен-шокеров с запредельными убийствами, в которых неизменны кадры с черной кожаной перчаткой маньяка, лезвием и прог-роковым саундтреком на фоне (что, кстати, было крайне оригинальным решением — Ардженто чуть ли не первым додумался сопровождать эпизоды резни гитарными психоделическими раскатами).

Дарио Ардженто на кадре из документального «Дарио Ардженто: Паника»

«Дарио Ардженто: Паника» Симоне Скафиди — своего рода любовное послание, адресованное фильмам итальянца. Док стилизован под еврохорроры мастера, кадры юного и энергичного Ардженто сочетаются с актуальным интервью, данным для фильма Скафиди (есть запись, где молодой режиссер извлекает содержимое карманов со смятыми кинобилетами — ритуал решили закольцевать, попросив Дарио провернуть то же спустя полвека). Сейчас 83-летний мастер джалло уже, конечно, не верховодит современным ужасом, потеряв хватку где-то на излете тысячелетия, но он по-прежнему с упоением размышляет о кинематографе и с пользой дела изолируется в мастерской (ею служат гостиничные номера, где тот постоянно писал сценарии). 

Гильермо Дель Торо на кадре из документального «Дарио Ардженто: Паника»

Все лучшее Ардженто уже снято, как следует разобрано и причудливо вписано в историю кино — время просто подытожить и подобрать меткие слова. И эта задача вполне по силам героям докфильма и по совместительству главным стилевым наследникам Ардженто: Николасу Виндингу Рефну, Гаспару Ноэ и Гильермо дель Торо. Это троица не только въедливых синефилов, назубок знающих его фильмы, но и таких же отъявленных киносадистов, как и Ардженто, способных добить зрителя сенсорными стимуляторами: светофильтрами, музыкой и вырвиглазным насилием. Рефн говорит без утайки: характерная в его фильмах ретро-музыка и интерес к диско — все это удачно подсмотрено в арджентовской «Дрожи», где бульварный сюжет с варварскими сценами лихо сопровождался модной электроникой. Еще более меток Гильермо дель Торо, видящий в лентах Ардженто «космическое ощущение разгневанной и злой вселенной». Лучше и не скажешь.

Дарио Ардженто на кадре из документального «Дарио Ардженто: Паника»

Из интервью мы узнаем, что именно женщины вдохновляли будущего режиссера с самого детства. Ему, похоже, как и Эдгару По, смерть прекрасной дамы казалась темой чуть ли не наиболее поэтической. Мать Дарио занималась модной фотографией, поэтому образ эффектных девушек, пудрящихся перед фотосетом, прочно осел в его памяти (схожие кадры есть в каждой его работе). Семейная жизнь и ее закономерные кризисы тоже повлияли на образный строй фильмов. Об этом мы узнаем со слов бывшей жены Марисы Казале, а также двух дочерей — Азии и Фьоре Ардженто. Отношения дочери и отца, связка личного и профессионального — непростой момент в творческой жизни Ардженто, который умудрился снимать свою 20-летнюю дочь в «Синдроме Стендаля» в достаточно откровенных сценах (комментарии Азии об этих скользких эпизодах разгоняют тревогу ничуть не хуже, чем сами триллеры мастера). 

Но главное, что благодаря «Панике» Симоне Скафиди мы отчетливо понимаем, как хорошо Ардженто чувствует природу кино. Он восхищался Альфредом Хичкоком и не мог упустить из виду техничность его кинокамеры. Позднее шустрые пролеты станут визитной карточкой самого Ардженто, когда тот снимет дебютную «Птицу с хрустальным оперением». Поэтику Ардженто непросто уложить в 100 минут хронометража, но «Паника» этой целью не задается. Фильм дает эстетический абрис его формулы страха, источником которого является внутренний мир режиссера (все кошмары и навязчивые беспокойства, само собой, из творческой головы). Да, ужасы Ардженто были нетипичны для Италии, и от них вполне резонно протягивать шлейф к американским слэшерам. Ночная резня в городе, инфернальные ведьмы, бассейны со сгнившими трупами — все это не только годится в какую-нибудь газетную хронику и коллекцию городских легенд, но и идет стройматериалом для создания зловещего и неповторимого киномира. Дель Торо увидит в этих сюжетах сказку, Ноэ сопоставит эффект от арджентовских хорроров с первой пробой кока-колы в детстве, а Рефн подхватит и в самих кадрах Ардженто почувствует живопись — в одной традиции с титанами Возрождения. Тех уже оценили, признали и обессмертили, а вот кинематографических гениев, мыслящих образами, — их еще только предстоит.