В мертвом-мертвом городе с мертвыми людьми: интервью с Игорем Волошиным

Мертвый город Петербург населяют панки, готы, эмо-киды, завсегдатаи фестивалей аниме и получившие самостоятельную волю сценические наряды Мадонны и Кайли Миноуг.

В этот город из Москвы, где даже "правила дорожного движения не меняются", сбегает медсестра Алиса. Она селится в коммуналке "со следами былого величия" в виде пятиметровых потолков и соседями – парой тихих наркоманов. Тихий наркоман Валера Мертвый удивительно легко для парня с синими волосами уговаривает Алису согреть его пирсингованное тело. Но тут некстати возвращается из клуба, где зарабатывает на дозу обоим, довольно громкая Вэл и устраивает сопернице скандал с дракой и угрозами типа "еще раз – и тебя больше не будет". Как это часто бывает – скандал оборачивается крепкой девичьей дружбой, в становлении которой не последнюю роль играют передоз одной и навыки другой в оказании первой помощи.

-- Как получился такой фильм? Я знаю, что начальный сценарий очень сильно отличался.

-- Сельянов (Сергей Сельянов, глава компании СТВ – прим. Film.Ru) мне дал сценарий, сказал: "Давай снимем фильм по-быстрому, за две недели". Там все вообще происходит в обычной коммунальной квартире. Бюджет был, соответственно, небольшой. Получилось не так быстро и не то, что было. Я с уважением отношусь к изначальной истории. Она меня зацепила на чувственном уровне. В итоге, когда ко мне попал этот скрипт, я его видоизменил, переписал имена, дописал какие-то вещи, но в принципе основную структуру не трогал, потому что эта история была очень человечно исполнена – речь шла про живые чувства и живых людей.

-- Как вы пришли к идее такой стилизации?

-- Как говорят студенты во ВГИКе, снимая непонятно что и споря со своими мастерами: я так вижу. Вот это именно тот случай: я так вижу. Я ехал в машине, хотел позвонить Сергею Михайловичу и сказать, что я не буду это снимать. У меня есть свои истории, которые меня ждут, одну я сейчас снимаю. А потом вдруг увидел все в таком вот виде. Просто таким мне представляется мир современного человека – мертвым, внутренне и внешне, в прошлом и в будущем. И вся эта история разворачивается в мертвом городе с мертвыми людьми, которые оживают только тогда, когда им больно.

-- Легко продюсеры согласились на такое преобразование, требовавшее бюджетных влияний?

-- Я работал с выдающимися продюсерами, которые вложили в деньги в то, что представляет собой риск для проката. А все это, костюмы, парики, денег стоит. Это максимально продюсерский фильм. Они верят тому, что ты им обещаешь.

-- От каких визуальных образов вы отталкивались?

-- Я говорил: мне нужны инопланетяне, люди, которые ходят в несуществующих нарядах, в которые одеваться невозможно. Это такой своеобразный фильм-репортаж, фильм, снятый в последние времена, когда все оставшиеся на земле люди вот такие, в них ничего удивительного нет, и их очень мало. Такие они, потому что когда духовный мир пуст, человек становится внешне ярким. Это глубокая тема, которую можно отдать на растерзание киноведам.

Для меня также очень важны люди в своем первобытном проявлении. Художникам по гриму и по костюмам я говорил: вот этот человек должен быть ацтеком. Ацтеки – одни из самых известных кровожадных племен. Говорил: вот эти ребята – милиция – должны выглядеть как гестаповцы, потому что они единственные люди, которые остались социально адаптированными. Их форма почти не изменена, но, тем не менее, над ней тоже потрудились.

-- Да, она у вас очень узнаваема.

-- Мы так сделали, чтобы зрители поняли, что речь идет о столкновении с правоохранительными органами, которые жестки, чтобы они не думали, будто это метафизическая служба. Нет, милиция – это физическая служба, очень реальная.
Если вспоминать других персонажей, то вот Ларус – это образ сатаны.

-- А при создании образов главных героинь чем руководствовались?

-- Главная героиня, Алиса, должна была быть такой дивой, киношной дивой, в первую очередь. Все, что касается кино, его истории, должно было в ней аккумулироваться. Для меня она также должна была являться человеком-охотником, хищником, пытающимся найти себя и уничтожающим другого.

-- А Вэл?

-- Вэл – слабый, жалкий человек, она жертва.

-- Актрис вы сами выбирали?

-- Да. Я вообще все выбирал. Машу Шалаеву знал давно, лет семь назад мы познакомились, и я давно думал, что вот это человек, которого нужно снимать. Все эти годы ее снимали в каких-то дурацких фильмах, и я ждал момента, когда мы поработаем месте. Ольга Сутулова мне понравилась, когда я увидел по телевизору, как она интервью давала.

-- Зачем Алиса себе героин вкалывает в финале?

-- Для нее это единственный способ увидеться со своим близким человеком. Она поступает по канонам сказки, где надо выпить зелье, чтобы попасть в другой мир, а вовсе не потому, что хочет получить кайф. Алиса использует героин как трамплин в тот мир, где находится ее любимый человек. Правда, сказка грустно заканчивается.

-- Не боитесь, что станут говорить, будто вы образ наркотиков романтизируете эти всем антуражем?

-- Не боюсь, потому что у меня есть правда. Я же не снимал фильм про наркотики. Вообще, тема этого фильма – сам этот фильм, а не наркотики и не то, как люди живут. Это такая палитра для разбора, принятия или неприятия, абсолютное искусство, на мой взгляд. Для меня заниматься искусством – прежде всего. И когда мне несут сценарий, я не могу его просто экранизировать, он сразу у меня во что-то превращается.

-- Так кино это, значит, не для всех? Не массовое?

-- Прокат покажет. Я думаю, что массовое. Массовое, но искусство.

-- Почему "Нирвана"? Вы говорите не про наркотики, а название меж тем отсылает.

-- Во-первых, мне это само слово нравится. Во-вторых, мы помним, что дословный его перевод – "распад", "затухание". У многих почему-то ассоциации с "нирваной" совершенно иные – счастье, эйфория, кайф. У меня оно отсылает к разложению личности человека, ее духовной составляющей. Человек все время очень одинок и разрушен.

-- "Нирвану" 1998 года с Кристофером Ламбертом видели?

-- Не видел. О существовании фильма узнал, только когда уже снял этот.

-- Вообще, от каких-то фильмов отталкивались, что-то вспоминали в процессе работы?

-- У меня есть багаж насмотренных вещей, но чтобы я апеллировал к чему-то – такого не было. Мне как раз наоборот было трудно в поисках и создании интересных образов, трудно, потому что нечего было показать постановщику, художникам по костюмам. Всегда же гораздо проще, когда можешь показать, что мне надо вот так и так.

-- Сцена, где Алиса и Вэл шрамам меряются – сознательная цитата той классической из "Смертельного оружия", кажется, в которой Мел Гибсон с Рене Руссо?

-- Мне вот вчера про это сказали. Оказывается, что чукча совсем не читатель. Я не видел. Если б видел, может, быть не сделал такую сцену. Не знаю.

-- Вы раньше в музыкальных группах участвовали. Как на вас повлияло музыкальное прошлое.

-- Я же на музыке повернут. И в первую очередь, наверно, ушами внутренними и внешними слышу именно ритм произведения, а потом уже понимаю все остальное. Для меня важно услышать ритм музыки, под которую будет идти дальше действие, и ритм самого произведения. Я понимал, как оно будет смонтировано еще до того, как оно написано, знал, какая музыка у меня будет звучать еще до того, как мы фильм снимать начали.