Пока на экранах можно застать «Ночь на Земле» Джима Джармуша, мы решили вспомнить, за что любим эту неординарную ленту — один из самых непритязательных, но до чрезвычайности милых фильмов американского режиссёра.
«Ночь на Земле» вышла в 1991 году, между двумя наиболее показательными лентами Джармуша, «Таинственный поезд» и «Мертвец». Пять историй из жизни таксистов и пассажиров — необязательная, минималистская, но до невозможности поэтичная зарисовка, где Джармуш снова представил нам героев-странников, оказавшихся в ситуации межкультурного обмена. Эту ленту режиссёр писал и ставил, говоря простым языком, на коленке, снимал где-то на капоте, а на главные роли привлек своих друзей, живших в пяти мегаполисах.
Кинематограф всегда стремился к фиксации значительных эпизодов — пленка схватывает самый «сок», будь то события индивидуальной жизни человека или исторической эпохи. В таких условиях рождались драма и конфликт — подобная формула идеально укладывается в небезызвестное высказывание Хичкока, что «кино – это жизнь, из которой вырезано всё самое скучное». Джим Джармуш — один из главных американских режиссёров среди независимых, по стилю и поэтике близкий скорее к восточной культуре, нежели к огромной фабрике Голливуда, предстал как антипод вышесказанному тезису: он любит снимать о скучном. «Ночь на Земле» — этюд будничности, общих мест прозаической жизни, которыми в редких случаях интересуется кино: никто не показывает поездку в такси, потому что поездка — лишь пункт, расположенный между двумя действительно важными событиями. Поэтика «Ночи на Земле», да и Джармуша в целом устроена ровно наоборот: в любви к банальности, в каждодневной рутине действий можно найти подлинную магию жизни, мистику и даже творческое озарение.
Джармуш всегда романтизировал простоту, восторгался единообразием, склеенным в кольцо стандартов существования. «Более странно, чем в раю» описывал жизнь кузины Евы, которая приехала из глухой Венгрии в не менее угрюмую американскую среду. В «Псе-призраке» обычный афроамериканец, обитающий на крыше, превращал быт в самурайскую философию бусидо, а «Патерсон» — один из поздних фильмов Джармуша — довёл до предельной точки творческие искания автора: пассажирская и водительская романтика «Ночи на Земле» завершилась фильмом о водителе автобуса, который между делом писал изумительные стихи — тоже о самых житейских вещах.
Переплавка прозы жизни в поэзию, в творческую стихию — отправной пункт «Ночи на Земле». В этой двухчасовой ленте как бы ничего не происходит, но вместе с тем объезжается целый универсум, распростёртый от Америки до Европы. В Лос-Анджелесе юная и фактурная таксистка (Вайнона Райдер) могла бы стать киноактрисой, но предпочитает крутить баранку. В Нью-Йорке происходит культурный обмен между дрезденским иммигрантом и афроамериканцем — людьми, удивительно похожими друг на друга. Романтика обычной поездки знакома и Парижу, где слепая пассажирка (Беатрис Даль) оказывается более проницательной и тактичной, нежели зрячий водитель машины (Исаак Де Банколе). Разговорчивый таксист из Рима (Роберто Бениньи) так хочет исповедаться священнику-пассажиру, что своими откровениями доводит служителя до смерти. А пьяная сходка трёх финнов завершается трагической историей о личном горе и недоношенном ребёнке. Поездка пассажира — «лишний» эпизод любого среднестатистического фильма, из необязательного элемента превращённый в большой нарратив. Тяга к рутине и ритуалам, привитая Джармушу в том числе японской культурой, определяет строй ленты. «Нужно любить повседневные мелочи, но, чтобы наслаждаться самым малым, мы должны страдать от самого малого», — высказывался японский писатель Рю Акутагава, чья жизненная философия идеально отражает дорожную лирику «Ночи на Земле». Для постановщика японский опыт сродни творческому кредо: некоторые ленты Джармуша, будь то «Мертвец» или «Кофе и сигареты», построены с такой же размеренностью и экономизмом, что и чёрно-белая классика от Ясудзиро Одзу или Кэндзи Мидзогути. Свою внутреннюю, духовную Японию Джармуш транспортирует на американский континент: для него, несомненно, это ответственная задача по межкультурной переплавке.
Разумеется, жизнь — это игра контрастов. Причудливое сочетание грусти и радости, расположенное на шахматной доске. Чёрное и белое чередуется в событийном потоке, внутри маленького мира отдельно взятого человека. Новелла о таксисте-сангвинике, который без стеснений рассказывает о своей пубертатной страсти к тыкве, овце, а затем и к жене брата — это самый витальный и темпераментный эпизод ленты. Роберто Бениньи сосредотачивает в себе ментальный код итальянца, заряженного жизнелюбием. Эпизод с понурым таксистом из Хельсинки, столкнувшимся с потерями, напротив, полон грусти и тлена — он точно характеризует мрачный и стоический характер северных европейцев. «Ночь на Земле» балансирует меж настроений, давая зрителю разноречивый каскад эмоций: положительные феномены жизни и трагические факты приходят и уходят с частотой обращения Земли — в Америке кому-то сейчас радостнее, чем в Финляндии, но и последнему, живущему в беспробудной снежной тоске, обязательно улыбнутся лучи солнца.
«Ночь на Земле» оперирует не столько историей и атмосферой, сколько чувством времени и пространства: здесь важна темпоральность, параллельное переживание пяти событий в пяти точках планеты. Мир Джармуша оказывается причудливым образом опоясан: индивидуальные страсти кипят везде и всегда, а эта незримая взаимосвязь личных судеб передана через хриплый саундтрек Тома Уэйтса, служащий звуковым рефреном. «Ночь на Земле» целостна и солидна в выдержке единого ритмического рисунка: ни одна новелла не кажется более значимой, чем другая, хронометраж пропорционален относительно эпизодов друг к другу, а главная сюжетообразующая сила фильма, движение такси, работает на протяжении двух часов.
Там, где кино транслирует одномоментность событий через параллельный монтаж, Джармуш делает ставку на темп, и не важно, что эпизоды в фильме показаны последовательно: именно давление и течение времени объединяет земной шар. Эта ночь для кого-то радостно-беззаботная, для кого-то рутинная, несмотря на свою обыденность, ценна как опыт субъекта. Small talk после заката: от глупых попыток точить лясы до философских обобщений, благодаря поэтическому языку Джармуша запросто трансформируется в наше, зрительское переживание. Каждая ночь на Земле, полная эмоций, неожиданных траекторий судеб и мест, в общем-то, неповторима, пусть и она лишь эпизод в бесконечном круговращении планеты.