Дискуссии о достоинствах и недостатках различных адаптаций произведений Стивена Кинга не угасают, а только набирают силу с очередной премьерой. На каждую удачную экранизацию приходится три (а то и больше) посредственных и проходных, но те, что удаются, остаются надолго в памяти фанатов писателя и жанра.
43 года назад 17 и 24 ноября в эфире канала CBS прошла премьера мини-сериала «Салемские вампиры». Проект занял неоднозначное место в общественном сознании: многие первую адаптацию романа «Салимов удел» (или «Жребий Салема») из насыщенной фильмографии Короля ужасов упустили, но те, кто мини-сериал видели, чаще всего самозабвенно хвалят проект и относят к лучшим экранизациям. Рассказываем, почему полюбить «Салемских вампиров» никогда не поздно.
Брак прозы и экрана по любви
Если рассказы и повести Стивена Кинга вроде «Тела» чаще всего комфортно чувствуют себя в полном метре, то романам вечно неуютно в двухчасовом хронометраже. После каждого релиза начинается полемика о неминуемых драматургических жертвах и целых сюжетных линиях, пошедших под нож сценаристов. Мини-сериалы и телепьесы — компромиссный и куда более лояльный формат: прозу не душат излишне динамичными скачками по хронологии, а зритель, не знакомый с литературным первоисточником, успевает запомнить действующих лиц по имени, а если повезет, то и по роду деятельности.
Студия Warner Bros. превентивно купила права на экранизацию «Салимова удела» еще до выхода книги в печать: успех «Кэрри» предрекал большие деньги. Но, как и многие другие адаптации, проект после производственных мытарств нашел приют на телевидении. Вразумительно упаковать 500 страниц романа в полный метр никому не удалось, а рассказать о вампирах в маленьком городке в двух актах получилось у Пола Монаша — автор уже работал над адаптацией «Кэрри» и над «Печатью зла». Издержки телевидения — ожесточённая цензура: пока на больших экранах лилась кровь, вымывая память о кодексе Хейса, на малых стыдливо прикрывали зрителям глаза. Как часто и бывает, художественные ограничения пошли на пользу кинематографистам, но вернемся к разговору о (не)возможностях позже.
Разумеется, драматургия все равно претерпела значительные изменения: некоторые герои выпали из повествования, некоторые слились воедино, а другим была отведена куда меньшая роль, чем в книжном оригинале (по-настоящему обидно за партию отца Каллахана). Поиски режиссера (Джордж Ромеро был на примете) завершились утверждением кандидатуры Тоуба Хупера, поразившего Америку «Техасской резней бензопилой». Эпилог постановщик перекроил лично: постскриптум стал куда более кинематографичным и драматичным.
Пожалуй, именно уважительное, но дистанцированное отношение к тексту и определяет перевод литературного медиума на язык аудиовизуальный. Как подытожил сам Стивен Кинг, Хуперу и Монашу удалось уловить дух прозы и гнетущую обстановку в Салем’с Лоте, что можно считать значительной победой.
В маленьком городке творится чертовщина
Писатель Бен Миерс (Дэвид Соул) возвращается в крохотный родной городок, чтобы залатать травмы прошлого. Будучи мальчишкой, Бен на спор забежал в дом Марстона: с тех пор «храбреца» мучают кошмары, а гниющие стены манят нераскрытыми тайнами. За годы его отсутствия проклятый особняк окончательно превратился в местную легенду, которой пугают школьников. Совпадения не случайны: примерно в то же время по проклятому адресу появляются новые жильцы — делец Ричард Страйкер (Джеймс Мейсон) и его загадочный партнер по бизнесу, которого никто из местных не видел.
Большие тайны маленьких городков — главное топливо сериального промысла: чужак (или человек, давно покинувший родные края) приезжает в непримечательное местечко, где творится неладное. Вспомните любой успешный проект за десятки лет, от «Твин Пикса» до «Острых предметов», — американцам не дает покоя тихая жизнь, застывшая на пороге трагедии.
Тоубу Хуперу очень точно удалось передать ощущение патологической опасности — неотвратимое приближение беды, которая пока прячется где-то в лесу, переулках и подвалах. Вампиризм, словно вирус, стремительно поражает ничего не подозревающих горожан — чума бессмертного зла. «Салемские вампиры», с одной стороны, попадают в артерию детективного жанра (пусть загадки-то по большому счету в сюжете и нет), а с другой — бьются с современным ощущением угрозы, распространяющейся воздушно-капельным путем: нарастающая паранойя, разборки местных между собой (Кингу только дай повод взгреть приветливых соседей и провинциальные нравы) и группа неравнодушных, готовая дать злу бой.
Смерть — отсутствие жизни
Тоуб Хупер, проливший не один галлон бутафорской крови в «Техасской резне бензопилой», попал в тиски непростых условий телевещания: никаких алых водопадов в эфире! Ужасы должны быть гигиеничны, а ночные кошмары — держаться в рамках приличия. Подобные доктрины заставили повернуть ориентиры жанра: всполохи красного цвета сменили холодная синева, бледная гнилая кожа и зловещая серая дымка. Кровопийцы постепенно высасывают всю жизнь из городка, со щек уходит румянец, а блеск глаз сменяет желтое сияние — будто на жертву уставились две луны.
Большая часть расправ происходит за сценой: ходят слухи, что монтаж европейской прокатной версии позволял себе больше, но едва ли сегодня можно отыскать хоть одну копию. Современники хоть и приняли правила игры, но над «вегетарианством» посмеивались — театр теней, величественных силуэтов, сила монтажных пауз и крики где-то за кадром. Парадокс в том, что выбранный вынужденно метод анемии жанра отлично состарился. Пусть «Салемские вампиры» и выглядят местами позерски, словно рисуются, но все же ладно встраиваются в традицию классических фильмов ужасов, что явление само по себе редкое для телевидения.
Вампиры аналоговой эпохи
Еще одной жертвой цензуры пал Курт Барлоу — нулевой пациент, рассадник первородного зла и тот самый загадочный жилец дома Марстона. В романе вампир предстал обаятельным и роковым мужчиной, разговорчивым, бескомпромиссным, пугающе притягательным — по всем параметрам персонажем, родственным Дракуле в прочтении Френсиса Форда Копполы (до его появления еще почти 15 лет). Но продюсеры побоялись допустить любую амбивалентность зла: монстру — монструозная внешность. В результате Барлоу стал братом-близнецом графа Орлока из «Носферату, симфония ужаса» 1922 года. Узы, связывающие «Салемских вампиров» с классическими представителями жанра, стали прочнее — Хупер интерпретировал на свой лад кинематографические трюки начала века вроде зловещей тени на склейках. Но, несмотря на ностальгический флер, граничащий с запахом нафталина, Барлоу в традиции немецкого экспрессионизма не выглядит чужеродно, а ладно дополняет ландшафт Салем’с Лота. Кинг сочинял роман, находясь в незримом диалоге с «Дракулой» Брэма Стокера: как аристократ чувствовал бы себя во второй половине XX века где-то в Штатах? Тоубу Хуперу и Полу Монашу буквально пришлось вскрыть гроб и выпустить вампира на волю в крохотном городке.
Барлоу пусть и главный, но не единственный вампир Салем’с Лота: сцена, в которой Ральфи Глик навещает старшего брата, стала по-настоящему культовой. Если вы и не смотрели мини-сериал, то точно могли видеть кадры приглашения. Тоубу Хупперу пришлось пойти на дешевое киношное шарлатанство: мальчишку-актера Ронни Скрибнера подвешивали на канаты ,как Питера Пэна, — жестокое совпадение, дети-вампиры тоже никогда не взрослеют. Некоторые кадры и вовсе пустили в реверсе — обратная перемотка хоть и угадывается мгновенно, но все же производит нужный эффект странного ирреального движения и придает вампирам потусторонне зловещую и одновременно плавную грацию.
«Салемские вампиры» — музей кинематографического промысла, антикварный магазин кошмарных ценностей: не зря увлечение ужасами Марка Петри (Лэнс Кервин) сильно приумножено на экране. Комната школьника, полная артефактов, плакатов, масок и прочих причуд из сундука хорроров, отлично бьется со статусом самого телесериала.
Подвал дома на холме
Центром притяжения зла стал особняк Марстона, который пугающе высится над городом и не дает покоя Бену Меирсу и местным сплетникам. Хуппер не сдавался под натиском продюсеров и настаивал, что необходимо найти жилище вампира с доминирующим расположением. Ориентиром стала проклятая магия дома Бейтсов, нависающего над печально известным мотелем. Особняк пришлось построить, а точнее, существующий домик «укрыть» могучим и зловещим фасадом. Так или иначе, ориентация на фильмы Альфреда Хичкока определила облик телефильма не меньше, чем кошмары немецкого экспрессионизма. Фабула сюжета кое-где пересекается с драматургической конструкцией «Птиц», а «Психо» научил всех кинематографистов на годы вперед лить кровь без крови. Знакомыми кажутся и тревожные аккорды: музыка оскароносного композитора Гарри Сукмана стремится попасть в партитуру страхов 60-х годов.
Особняк Марстона изнутри — своеобразная экскурсия в тело и сознание вампира: плоть разлагается, плесень торжествует, некогда величественные предметы роскоши покрыты пылью и забвением. Жизнь покинула эту комнату, дом, город. Человеку несложно почувствовать себя нежеланным гостем в интерьере дома, где обитает смерть. Там, где Кинг дал Барлоу свободу и возможность прятаться и весь город превратить в убежище, Тоуб Хоупер снова выбрал классику жанра с нерушимой координатой зла.
«Салемские вампиры» удивительно гармоничны: проза и кино, жизнь и смерть, золотая классика и телевизионный формат, вампиры и анемия жанра. Издали телесериал может выглядеть очередной поделкой эпохи, но он очень точно передал состав прозы — не только «Салемских вампиров», но и почерка Стивена Кинга в целом. Память о великих традициях жанра раз за разом вынуждена оживать в дешевых обшарпанных комнатушках: монументальные романы о противостояния добра и зла в мягких обложках.