Фильм "Хроники Нарнии" предлагает очередное фэнтези, не слишком оригинальное и полное заимствований из новейших компьютерных анимаций, но зрелищное и верное голливудским пристрастиям к морализующим мифам. В ней нет "поттеровского" размаха, а в сравнении с необузданными фантазиями Толкиена мир Нарнии кажется скромным осколком времен Ганса-Христиана Андерсена.
На экраны вышли "Хроники Нарнии" по Льюису.
В преддверии Нового года и Рождества (неважно какого – в России ухитряются праздновать оба) кинотеатры разразились фейерверком детских блокбастеров, делающих вид, что они – блокбастеры взрослые. На экраны одновременно вышли четвертая часть "Гарри Поттера", третья реинкарнация "Кинг Конга", "Хроники Нарнии: Лев, Колдунья и Волшебный Шкаф" /Chronicles of Narnia: The Lion, the Witch and the Wardrobe, The/ (2005), а затем, с некоторым разумным отставанием, вторая часть "Ночного дозора" (2004) – "Дневной дозор" (2005). Все они работают с мифологическим материалом.
Особенно показательны диснеевские "Хроники Нарнии" – надо полагать, фильм первый из очередного сенсационного киносериала. В основе – книги ирландского писателя Клайва Льюиса, поначалу стихийного атеиста, а затем ставшего убежденным христианским проповедником, облекавшим евангельские истины в формы философских сказок в стиле "Волшебника из Страны Оз". Едва выйдя на экраны США и Канады, первая часть "Хроник" за один только уик-энд отбила более трети своего 180-миллионного бюджета, заняв первое место по сборам и оставив позади стартовавшего почти одновременно "Гарри Поттера 4".
По форме это "фэнтези", упрощенный вариант "Властелина колец", выполненный в технологиях "Бэйба" /Babe/ – киносказки про говорящего поросенка. По сути – еще одна версия существования рядом с нами параллельного мира, где схватка добра и зла предстает в дистиллированно чистом виде. Четверо подростков-англичан, спасаясь от бомбежек Мировой войны, оказываются в тихом сельском доме некоего профессора, где в платяном шкафу обнаруживают выход в заснеженную страну Нарнию. Там обитают козлоногие фавны, говорящие бобры, боевые кентавры, и все стонут под игом Белой Колдуньи, в исполнении Тилды Суинтон смахивающей на клон Снежной Королевы. Колдунья представляет собой силы Зла, ей служат гнусные волки, ее оружие – обман, коварство, умение вовремя подкинуть соблазн.
Попавших в Нарнию подростков она именует детьми Адама и дочерьми Евы. В фильме явятся и подобие Древа Познания, и Эдемский сад, и сам Создатель в облике льва Аслана, который немедленно уводит воображение от Евангелия в мир диснеевских Королей-Львов.
Книги Льюиса стали предметом серьезных исследований. Их подняли на щит теоретики православия. Диакон Андрей Кураев утверждает: "В этих книгах, написанных англичанином и протестантом, более всех имеем нужду мы, русские и православные… Эти сказки заполняют пустую нишу в храме православной культуры. Книги Льюиса действенны тем, что они не сразу выдают свою тайну: они проповедуют, не наставляя…". И это правда: назиданий в истории о Белой Колдунье не больше, чем в сказке о Снежной королеве. Но теоретикам стоит только начать: восхищаясь тем, что Льюис даже числом своих книг о Нарнии повторяет "семь дней творения", Кураев с неприязнью пишет о "нашей неискоренимой философской привычке", в силу которой "нам кажется, что объяснить – значит понять, а понять – значит принять". И тут же проговаривается: "Христианская мысль именно потому и не объясняет исток зла, чтобы было легче бороться со злом". Хотя именно здесь теоретическая база всех религиозных войн истории: бороться вслепую, не задумываясь о природе "противника", который, возможно, и не противник вовсе. Противник, по Кураеву, – свобода. "Зло – в тайне свободы, – пишет Кураев. – Мы в своей свободе взрастили смерть".
Конечно, эти теории Кураева полны очевидных и, я бы сказал, инфантильных противоречий – но они органичны для религиозного сознания, почитающего человечество "детьми Божьими", нуждающихся в поводыре. Но к назиданиям нарастает аллергия. Поэтому такими близкими сердцу богослова оказались сказки Льюиса. Интересно, как теперь примет наша церковь эту голливудскую экранизацию.
Впрочем, ни фильм, ни пишущие о нем на Западе на евангельских параллелях благоразумно не настаивают. Речь идет о вечных человеческих пороках – злобе, зависти, предательстве, сластолюбии, стремлении к безраздельной власти над людьми и миром. Сугубо евангельских истин в этой истории не больше, чем в сказках Андерсена, в русском фольклоре или даже древнегреческом мифе. Христианин, мусульманин или атеист говорят, в сущности, об одних и тех же нравственных законах. Но каждая религия эти понятия и законы, составляющие общечеловеческую ценность, пытается приватизировать, толкуя по-своему – отсюда конфликты, в наши дни дошедшие до фанатизма и гибельных истерик.
Назвать картину Эндрю Адамсона конгениальной первоисточнику я не рискну. Она предлагает очередное фэнтези, не слишком оригинальное и полное заимствований из новейших компьютерных анимаций, но зрелищное и верное голливудским пристрастиям к морализующим мифам. В ней нет "поттеровского" размаха, а в сравнении с необузданными фантазиями Толкиена мир Нарнии кажется скромным осколком времен Ганса-Христиана Андерсена. Все показанное в "Нарнии" мы где-то уже видели, и единственное, чем можно здесь восхититься, – это натуральные говорящие бобры, живой и своевременный укор плюшевому коту Бегемоту, который так подмочил евангельские истины нового российского сериала по "Мастеру и Маргарите".
И последнее в связи с лавиной киносказок, заполонивших кинопрокат. Средний возраст кинозрителей, как известно, неуклонно снижается. Сегодня он уже равен 19 годам, и треть кинопублики – люди от 12 до 24. На эту самую активную, по младости лет некритичную, а главное, расточительную часть общества все более ориентируются продюсеры. Поэтому если до 80-х годов XX века главными жанрами кино были мелодрама, вестерн, комедия и авантюра, то теперь на первое место вышла сказка. Тем более, что технологический взрыв в киноиндустрии наиболее эффективен именно в сказке и в "фэнтези", что почти то же самое.
Слом тысячелетий, таким образом, знаменует важный поворот в массовом сознании. Весь XX век через кино человечество приобщалось к своим интеллектуальным сокровищам – занимаясь самопознанием, взрослело. Кино активно экранизировало мировую литературу от Шекспира до Чехова, Толстого и Достоевского. Оно не гнушалось сложного и звало массовую аудиторию идти за собой. Сегодня, когда счет денег в кинорулетке пошел на миллиарды, оно уже никуда не зовет и вслед за молодеющей киноаудиторией все более впадает в детство. Идет вспять в своем развитии и массовое сознание. И мы, как в детстве цивилизации, снова во власти черно-белых мифов, с их помощью пытаемся объяснить мироздание и самих себя.
Семь слонов, черепаха и святая инквизиция уже явственно просматриваются в самой близкой перспективе.