«Если есть общество, всегда есть и система»: интервью со Святославом Подгаевским, режиссёром сериала «Пищеблок»

Любопытно, как почти в один момент с «Пищеблоком» на стримингах выходят «Вампиры средней полосы» — тоже сериал со, скажем так, метафорическим образом кровососов. Но если у вас упыри олицетворяют скорее конформизм, притворство, наконец, фальшивость идеологического общества как такового в позднем СССР, то «Средняя полоса» немного о другом. Не задумывались, что России (концептуально, включая СССР и прочие её инкарнации) из всех мистических существ лучше всего подходят не зомби или призраки, а вурдалаки?

Я, честно говоря, о таком никогда не думал. По-моему, в России тема нечисти, если даже славянскую мифологию копнуть, очень богата. До сих пор в кинематографе и литературе она не настолько раскрыта, как могла бы быть, и мой интерес заключался именно в этом.

Тимофей Трибунцев в роли Валентина Сергеевича Носатова на кадре из сериала «Пищеблок»

Я просто ещё вспоминаю «Упыря» с Серебряковым, где вампиры отождествлялись с бандитами. Но вот про притворный конформизм — не думаете, что его сейчас стало больше? Это банальность, конечно, но Иванов же, по-моему, скорее даже о современности говорит, нежели о прошлом.

Мне кажется, этот конформизм всегда присутствовал. Нельзя сказать, что в Советском Союзе никто не имел собственного мнения. Знаете, если слушать психологов, то удивишься, как много твоих взглядов сформировано извне, хотя ты всегда их считал уникальными. Это, конечно, не новая тема, но сама по себе она очень интересная. Здесь скорее речь даже не об обществе. Она о том, насколько ты, будучи гражданином и человеком, уверен в своих ценностях и насколько они зависят от окружающего мира.

Даниил Вершинин в роли Игоря Корзухина на кадре из сериала «Пищеблок»

Ладно, давайте всё-таки вернёмся к сериалу. Насколько я понимаю, это первый ваш большой проект вне привычных рамок хоррора. То есть он даже позиционируется как мистический триллер. И кроме того — подростковый coming-of-age, кино о взрослении, о столкновении с агрессивным миром. Что для вас значит эта жанровая трансформация?

Согласен, что здесь хоррор играет немного прикладную роль. В этой истории много маленьких мистических эпизодиков — страшилок, которые дети рассказывают друг другу перед сном, но даже они показаны с иронией. Хотя мне кажется, что я никогда и не был приверженцем исключительно хоррора. «Пищеблок» — приключенческая драма с элементами мистики, которая, как и роман Иванова, наполнена аллюзиями, яркими метафорическими образами. Я-то всегда хоррор рассматривал как один из способов сторителлинга, а он, в свою очередь, всегда был метафорой страхов общества.

Пётр Натаров в роли Валерки Лагунова на кадре из сериала «Пищеблок»

Причём интересно, что здесь есть все атрибуты: лагерь, вампиры, социальный подтекст, свойственный большинству фильмов про кровососов. Мне иногда казалось, что сейчас начнётся олдскульный слэшер, но каждый раз всё сворачивало в первоначальное русло. Вот, кстати, об олдскуле — «Пищеблок» можно назвать ностальгическим лично для вас?

Да, конечно. Для меня это прежде всего история про детство. В книге есть много отсылок к советскому строю, хотя там и взгляд Иванова как человека, который застал государство уже взрослым. Я помню СССР образца 88-89 года, но всё равно остались какие-то ностальгические вспышки впечатлений: флаги, которые на 1 Мая развеваются около дома, или вот парады. Валерка Логунов (актёр Пётр Натаров — прим. ред.) ведь находится на пороге взросления: год-другой, и он станет юношей. Здесь перед нами закат детства, точнее, его зенит, когда всё жутко интересно и ты мир воспринимаешь утрировано. Помимо связи с историческим контекстом (Олимпиадой, Союзом) это ощущение детства как чего-то ушедшего было для меня, пожалуй, одним из важнейших в истории.

У меня в связи с этим моментом возникло два референса. Первый, уж простите, до стыдного очевидный — «Очень странные дела». Там даже кадры некоторые похожи: когда герои выходят на поиски Лёвы с фонариками, бродят по тёмному лесу, и свет рассеивается, как у братьев Даффер. Второй — более классический, «Факультет» Роберта Родригеса. Там инопланетяне становились метафорой нормальности. Тонально это разные вещи, но вот идейно…

Вы знаете, эти референсы ещё до начала съёмок всплывали. Люди слышали о проекте и говорили: «О, так это ж „Очень странные дела“», а я им: «А что тут от сериала, кроме 80-х годов и героев-подростков?» «Очень странные дела», как и экранное воплощение «Пищеблока», это, бесспорно, жанровая история, ведь кино, в отличие от литературы, — более визуальное искусство и в некоторой степени более развлекательное, так что приключенческий момент нас объединяет. Но мне очень не хочется, чтобы зрители воспринимали эту историю в сравнении с сериалом Netflix. Ну да, фонарики тоже есть — они всегда были, потому что ими надо светить в кадр, потому что они так лучше смотрятся, когда светят через поддымлённое пространство…

Кадр из сериала «Пищеблок»

Нет-нет, я немного не о том. Сцену я просто как пример привёл. Оба эти сериала — ностальгические, они оба отсылают к конкретной эпохе и, что важнее, смотрят на неё с большой любовью. У вас ведь даже музыка аутентичная играет: в одном из эпизодов вообще Боуи звучит.

Если говорить о Боуи, то мы искали музыку, которую слушали в 80-е и которая могла бы навеять героям, знаете, какую-то свободу. Права на The Beatles стоили космических денег, а вот Боуи ещё и идеально вписался в историю. Вы, наверное, не видели ещё всех серий…

Только три.

Только три. А в восьмой серии песня сыграет важную роль в развитии отношений героев. Так вот, выбор Боуи был абсолютно осмысленным.

Ирина Пегова в роли Натальи Свистуновой на кадре из сериала «Пищеблок»

Я к этому и подвожу. У вас с Дафферами средства похожие, а результат — разный. Вы ведь все хотите выхватить дух времени.

Возможно! Мне кажется, что «Очень странные дела» основаны на американской поп-культуре: фильмах Спилберга, Земекиса, восприятии эпохи самими подростками. У нас такого размаха поп-культуры тогда не было, но со временем этот взгляд на 80-е и на уклад общества стал ностальгическим, превратился в поп-арт. Сейчас часто в соцсетях вспоминают колбасу мифическую за сколько-то там копеек или что при Советском Союзе были отличные цены на коммуналку, так что люди, да, ностальгируют по этому поводу. У нас что-то похожее получается в сериале.

Если искать закономерности уже в российском кино, то примерно в этот же промежуток времени выходят «Кольская сверхглубокая» и «Спутник» — жанровые проекты, которые обращаются к теме СССР, и в частности эпохе развала Союза. Мне всегда было интересно, с чем это связано.

Интересна фактура, интересно наблюдать за тем обществом. Что бы ни говорили о Советском Союзе, это самая многочисленная армия в мире. Это была страна-монстр, в своих возможностях и в своём размере она была исключительна. Мы много говорим о нашей военной технике, которая досталась в наследство, например. Это так всё значительно, что, спрашивается, а почему бы про это не снимать? Мне любопытно изучить современный взгляд на те времена. Тут есть о чём подумать.

Ангелина Стречина в роли Вероники Несветовой на кадре из сериала «Пищеблок»

Мне кажется, все эти проекты концентрируются на людях, разочаровавшихся в системе. В «Спутнике» — это космонавт, который становится чуть ли не диссидентом. В «Кольской сверхглубокой» тоже классический вопрос первенства коллективного или индивидуального.

Мне очень не хочется, чтобы сюжет воспринимали однозначно: «Вот была ложь, всем врали, не было личности». Если так говорить об истории, то всё получается очень однобоко и просто. В СССР ведь жили великие люди, наши с вами родители, бабушки и дедушки, и они много что для страны сделали. Это их детище. Здорово, если «Пищеблок» будут рассматривать немного по-другому. Он ведь, по-моему, о том, что если есть общество, то всегда есть и система. Какая бы она ни была, её наполняют люди, которые без этой системы, возможно, не смогут сосуществовать. Тут вопрос в другом: какие жертвы можно принести, чтобы остальные были счастливы, и будут ли они вообще от этого счастливы. Если уничтожить систему, выйти из неё, то ты автоматически создаёшь новую. На этом, к сожалению или к счастью, построена вся власть — что сейчас, что тогда.

В нашем сериале вампиризм, как и советская власть, изначально был с благими намерениями. Антагонист, привлекая на свою сторону других людей, не просто хотел удержаться наверху и пить кровь. Он хотел счастья и могущества для страны и народа, но в какой-то момент потерялся и перестал различать, что такое хорошо, а что такое плохо. У нас в сериале много размышлений и про 17-й год, и про зарождение вампиризма в СССР. Так что здесь всё посложнее, это не просто история о том, что Советский Союз был плохой и неправильный.

Я ещё хотел сказать, что миф, который в последние годы всё чаще создают на экранах, пытается передать разочарование наших современников в системе. Суть всех этих проектов не в том, что система плохая, а в том, что когда-нибудь приходится знакомиться с её обратной стороной. Вопрос в том, будешь ты с этим мириться или нет.

Да, но «Пищеблок» ещё и отвечает на вопрос, как победить систему. Ответ очень простой: создать новую, которая, правда, не факт, что будет лучше.

Яна Гладких в роли Ирины Копыловой на кадре из сериала «Пищеблок»

Ну, в книге это разрешается открытым финалом как раз. Вы ещё сказали про фактуру — «Пищеблок» ведь в Твери снимали?

Да. Причём мы нашли настоящий пионерский лагерь, он был закрыт в 90-е годы, законсервирован, грубо говоря. Нам очень повезло, потому что мы объехали всё ближайшее Подмосковье и уже засматривались в какие-то дали, но потом нашли лагерь 80-х, который почти никак с тех времён и не изменился. Мы договорились с местной администрацией, восстановили его, что-то достроили, и он оказался таким же, как был описан в романе. Там даже Волга рядом течёт. Единственное, что это не Самара, не Куйбышев, но остальное всё то же самое. Там удивительные деревянные корпуса, в которые были встроены советские звёзды, и они выглядели как сатанинские каббалистические знаки. Ну это мы сейчас так рассматриваем их, ввиду нашей испорченности. Это не наши художники их создали, так всё и выглядело на самом деле.

В нескольких интервью вы говорили, что пытаетесь прорабатывать свой сценарный подход к работе с жанром, что как бы намекает на нехватку чётких киношных ориентиров в национальном кино. Завершая разговор о «Пищеблоке»: по-моему, главная проблема современного хоррора кроется именно в этом — в отсутствии традиции. У нас и людей-то, которые их формировать могут, почти нет.

Абсолютно согласен с этим. Жанровое кино у нас существует со времён новой России. Это касается даже не идей и сценариев, а всего производства — кино ведь делают не только операторы, сценаристы и режиссёры, но ещё и куча цехов. У нас очень мало опыта, нет школы, укладов, а так как мы лишены общих массивов, от которых можно отталкиваться, то сложно развиваться дальше. Например, прежде чем сделать какое-то необычное монтажное решение, тебе нужно освоить классические приёмы, созданные ещё сто лет назад. Здесь все так же: чтобы у нас жанр был ярче и интереснее, нам нужно пройти чуть ли не весь путь западного хоррора. Наверное, мы это сделаем быстрее, потому что идём уже по проторенной дороге, но всё равно понадобится время.