Рождественский капустник с россыпью звезд, который никак не может определиться с жанром и то проваливается в политический пасквиль, то тонет в мелодраматических сантиментах.
«Тихая ночь, дивная ночь» — незабвенные слова христианской песни, которая сопровождает каждый второй (или каждый первый?) рождественский фильм, будь то романтическая комедия или кровавый слэшер (допустим, тот, о Санте с топором 1984 года). В полку праздничных лент прибыло — на антресоли, заваленные мишурой, карабкается дебютная картина Камилль Гриффин. Вот только даже после титров не ясно, чего этот фильм на самом деле хочет: осмеять или смеяться вместе, снять все маски или спрятать все секреты, напугать или расторгать в конце концов. Но обо всем по порядку.
Начинается «Тихая ночь» привычной чередой суетных кадров: семья, друзья (близкие и заклятые) собираются на рождественский ужин у Нелл и Саймона. В программе игристое вино, жаркое от хозяйки, шарады, колядки и прочие прелести уютных вечеров у камина. Гриффин сразу стремится подкупить зрителя актерским составом: здесь и Кира Найтли, которая последние лет 5 не появлялась в значимых проектах, и джентльмен Мэттью Гуд, и Лили-Роуз Депп (иноагентка из США среди чопорных британцев), и юное дарование Роман Гриффин Дэвис — кудрявый мальчишка из «Кролика Джоджо» и по удачному «стечению обстоятельств» сын режиссерки. Все это навевает мысль о том, что впереди то ли британские «Идеальные незнакомцы», то ли российская вариация того же проекта в новогодних декорациях «Обратная связь». Но сценарий пытается быть куда злободневнее кухонных разборок под развеселые песни.
И у него не получается. Или удается лишь наполовину. Иллюзия праздничного настроения разрушается в первой трети посиделок (вроде бы этого спойлера не боятся даже трейлеры): тихую, громкую, радостную, грустную ночь не переживет никто — смерть всему живому принесет то ли ураган, то ли облако ядовитого газа, о чем предупредили всех граждан Великобритании в новостях. А потому напоследок можно успеть поужинать, поругаться и помириться, а потом принять освободительную таблетку и уснуть мирным сном навсегда. Кончина в Рождество практически такая же поэтичная, как смерть в Венеции, — осталось только с достоинством уйти под фанфары.
Но Гриффин так и не разобралась, кого она провожает в последний путь: королеву Елизавету II и консерваторов, самодовольных буржуа или несчастных жертв политических интриг, любящих родителей или непослушных детей? В итоге постановщица рьяно борется за все хорошее против всего плохого: за потоком деклараций совершенно не ясно, над чем смеяться и о ком плакать. Для черной комедии, которой фильм предстает в промороликах, ленте не хватает иронии, пусть и с привкусом горечи. Для драмы о конце света — хотя бы минимальной симпатии ко всем собравшимся, которые скорее раздражают, чем заставляют сопереживать своей участи. Всем давно известно, что плачут и богатые, и средний класс, а бедняки даже на пороге смерти будут реветь чуть громче — для социально беззащитных (мигрантов, бездомных и прочих) таблеток у королевы и правительства не нашлось. Но едва ли этот новогодний утренник дотягивает до вменяемой сатиры — скорее лишь демонстрирует зубы, но не кусает.
Среди калейдоскопа разных обстоятельств, обострённых приближением финала — беременность, ссоры, престарелые родители и отсутствие свободы воли, — наибольший отклик вызывает персонаж Мэттью Гуда, который пытается быть хорошим отцом даже перед Армагеддоном. То ли игра артиста, то ли грамотно артикулированные сцены взаимодействия с детьми действительно заставляют жалеть празднующих. Но эти всполохи обреченной нежности скорее исключение, которое лишний раз уводит картину в сторону от черного юмора.
В результате создается ощущение, что гости, собравшиеся в одной гостиной, совершенно не знают, чем себя занять в ожидании десерта: настольные игры не увлекают, все сплетни перемусолены, а истории рассказаны, и хочется поскорее уйти домой, чтобы лечь на диван и посмотреть какую-нибудь дребедень на Netflix.