Рецензия на фильм «Второстепенные люди»

Но на фестивале было много наших кинокритиков, и случился парадокс: самые враждующие группировки, самые десятилетиями ненавидящие друг друга газетно-журнальные персонажи после сеанса спустились по лестнице с блаженной улыбкой на устах, забыв про вражду и ненависть. У них было несколько минут спуска, чтобы почувствовать себя человеком. Это сделало кино, которому они служат.

Совершенно иная ситуация сложилась на прошлогоднем сочинском "Кинотавре". С первых минут у некоторых присутствующих "Второстепенные люди" вызвали дикий, счастливо-истерический смех, так и не затихавший. Некоторые вышли не менее счастливыми, чем в загробной Германии, но большинство еще двое суток не смогло от вражды и ненависти лично к Кире Муратовой ни поспать, ни поесть, ни позагорать с обсуждением на пляже своих сексуальных побед прошлой ночью. Вместо сплетен на пляже целых двое суток впервые за десятилетний стаж кинофестиваля обсуждалось просмотренное кино, пресс-конференция и личность режиссера как самого страшного монстра.

Артист Михаил Козаков шипел, что такое кино может снять лишь безумная климактеричка, и нравиться оно может лишь таким же климактеричкам, как кинотаврские критикессы. Режиссер Тигран Кеосаян требовал лишить Киру Муратову права на профессию по суду. Высказывался матом. Режиссер Эльер Ишмухамедов после просмотра и пресс-конференции на несколько часов удалился с территории фестиваля, чтобы взахлеб под закуску полить кино "профессионально". Юморист Ефим Смолин в пресс-центре сидел и смеялся: "Да позови мне ее, я ей в лицо скажу: "Пошла на х:й". Он хорошо представлял себе в этот момент почти 70-летнюю маленькую скромную женщину, которая ходит на каблуках, лишь держась за чей-то локоть, поскольку все дни фестиваля она так ходила вблизи него. Но он знал, что имеет право, потому что служить не рад.

Не рад. Право творческих импотентов достигает критической точки при столкновении с климактеричкой по возрасту, а не по чему-либо еще. И неважно, про что кино: про лошадей или потерянных младенцев, хоть про Освенцим. Не могут перенести, что "Второстепенные люди" случайно оказались про переноску трупа. Безумные страсти у "творческой элиты" будит любая камерная история с парой загородных улиц, новорусским особняком, сберкассой, дурдомом по соседству, аэровокзалом, Натальей Бузько и группой "Маски-шоу", если она служит не этой самой элите, а жизни, как она есть.

Там действительно жизнь. Сначала дядька-врач, не спавший, видимо, ночь, спускается по лестнице мимо суетящихся санитарок и съежившихся в углу родителей, чтобы врезать хозяйке дома, что ее сорокалетний брат кончается от саркомы. Слыша про некую "преагонию", хозяйка лезет в словарь и зачитывает подробности. Врач их и так знает, поэтому рассматривает иконы на стенах и коньяк на столе. Хозяйка тем временем, осознав подробности нашей смерти, включает в кассетнике музыку и танцует. Врач к ней присоединяется, коньяк они пьют совместно. Это лишь четыре минуты "Второстепенных людей", дальше не менее напряженно длятся еще сто четыре минуты. Врач выйдет из дому и попадет в свою собственную убийственную историю - в боккаччиевский анекдот "как избавиться от трупа, который нечаянно свалился на голову двум мирным обывателям". Ему составит компанию другая красивая женщина. Они пройдут через танцы с песнями, кошку, целующуюся мартышку и бандюков с бодигардами, которым бандюки кого-то "заказали". Мало им одного трупа. Но, как бы ни были разнообразны, матерны или непереводимы их реакции друг на друга, все сто четыре минуты фильм утверждает одно, скорей общее, а не "климактерическое".

Среди всех наших реакций вполне может быть добрая и хорошая, поющая и танцующая. "Главное - чтобы перспективы открывались: и некоторое время не закрывались". Быть хорошими для людей не менее естественно, чем быть плохими. Каждый имеет право на счастье, на то, чтобы не выплеснуть агрессию, а ускользнуть от нее. Из классического "ужастика" у Муратовой с небом - ясным, красками - чистыми, улицами - подметенными и без лишнего шума получился спокойный и юмористический вечный "антиужастик". Ну, и как же такое было перенести Тиграну Кеосаяну, Эльеру Ишмухамедову, Михаилу Козакову, Ефиму Смолину и т.п., твердо знающим, что плохо то, что плохо лично для них, а хорошее - это "я, Миша, Фима, Тигран, Эльер"? Как же им было стать счастливыми, не выплескивая агрессию на небо, улицы, краски и каждого из нас?

Тем не менее, фильм - он на то и фильм. Будучи о тонких реакциях и как сделать их адекватными, с преимущством добродетели, не взирая на тонны цинизма, накопленного цивилизацией, "Второстепенные люди" принимают всех в принципе несчастных. Просто учитывают, что они - все какие-то бесхребетные и бездомные, бесхозные, беспросветные. Потому реагируют неадекватно, вплоть до сумасшествия и убийства. Но "прием" - в том, что даже отчаянного эксгибициониста между одесскими гаражами можно поставить на место, если вовремя вспомнить, что вместе ходили в школу. Даже труп можно оживить, если верить, что он не умер. Смерти на самом деле нет, она всего лишь забота, одна из наших тонких реакций. Смерти нет, потому что ей в фильме нет места чисто территориально. Кладбища нынче пора сокращать в связи с перенаселенностью планеты. Кеосаянам, смолиным, козаковым, ишмухамедовым и т.п. следовало бы задуматься над фактом своего бессмертия. Впрочем, в момент, когда фильм выходит в прокат, для нас главное - другое.

Муратова "виновата" лишь в том, что, давно уже будучи склонна к чистой стилизации, неприкрытой искусственнности восприятия, впервые во "Второстепенных людях" заявила об этом прямо. Заявила, что, собственно, и делает искусство, то есть кино снимает. Что ничего страшного, монструозного, уничижительного для критиков и коллег нет в том, что кто-то всю жизнь работает по профессии. Это не домысел, что профессия - как бы труд в радость, который жизнь не уродует, а очень ей помогает. Помогать легко.

Текст: Екатерина Тарханова