Вампиризм как эротический сон: 5 причин, почему «Дракула» Фрэнсиса Форда Копполы вошел в историю кино

Страшно сексуально

Самый откровенный фильм о вампирах, необузданный заряд сексуальной энергии, чувственная фантазия о соприкосновении древнего зла и любви — за тридцать лет копполовский «Дракула» оброс устойчивыми эпитетами. Надо сказать, что в этой адаптации именно странный, гипнотизирующий эротизм стал наиболее сильной стороной. Дракула одержим Миной Мюррей в исполнении Вайноны Райдер, ее суженый юрист Джонатан Харкер погребен в сексуальных чарах невест Дракулы, а борец с упырями Ван Хельсинг обнаруживает любопытную связь между развитием цивилизации и сифилисом. Телесная любовь странствует по городам и удаленным замкам как вирус, а фильм подчеркивает контраст между сексуальным подавлением и эмансипацией — эта мысль, пусть и с долей определенного похабства, сполна реализована в сюжетной линии двух девушек, Мины и Люси. «Дракула» Копполы — не история о соприкосновении с ужасом, а скорее беззастенчивый комментарий о соблазнительной природе зла. Оргистические страсти в альковах здесь вызывают ужас, а ужас — сексуальные флюиды. Неспроста укус — это удобный ключ, который так легко вставляется в замок фрейдистского понимания вампиризма. И эту хищную сексуальность, сопровождающую Дракулу со времен его культурного рождения, довел до предельного исполнения именно герой Гэри Олдмана.

 Гэри Олдман в роли Дракулы на кадре из фильма «Дракула»

Даже у упырей есть чувства

Дракула Гэри Олдмана — человек со множеством лиц. Он появляется как воинственный правитель Валахии, наряженный в доспехи, становится мрачным стариком в красной мантии, а потом и вовсе превращается в соблазнительного франта. Коппола вмещает все допустимые образные вариации Дракулы, а вместе с тем варьирует его черты по ходу хронометража. Мало какой артист, если не Гэри Олдман, мог справиться с этой трудоемкой задачей: сыграть отчаявшегося воина, который падает сродни Люциферу, нагнать ужас и тревогу в гриме инфернального аристократа и, наконец, придать кровопийце новое измерение — чувственного и страстного существа, одержимого любовью и плотским влечением. Коппола разорвал с кинотрадицией, представлявшей Дракулу элегантным пижоном в смокинге (спасибо Беле Лугоши), — как и подразумевалось в тексте Стокера, он стал сложным, комплексным персонажем, чья жизнь не ограничивается банальной жаждой крови. Воссоединение с умершей любимой — тот самый мотив, создавший в образе Дракулы зыбкую и противоречивую грань между опечаленным романтиком и проклятым маниакальным безумцем. И эта едва уловимая двойственность — одно из главных достоинств фильма.

Вайнона Райдер в роли Мины на кадре из фильма «Дракула»

Дух старой школы — фокусничество как дань классикам

При первом просмотре «Дракула» сражает манерностью и излишеством: готические интерьеры давят стариной, все выглядит громоздким и нарочито искусственным. Дело, разумеется, в том, что Коппола чисто стратегически обратился к традиционным механикам кинопроизводства: снимал ленту в павильонах, отзывал мастеров по компьютерной графике (он даже нанял своего сына Романа на должность супервайзера) и уповал на силу ручных методов. «Дракула» — это большой привет эпохе эксплуатационного кинематографа и эстетике второсортных хорроров, с которых когда-то и начинал сам Коппола в подмастерьях у Роджера Кормана. Изумрудный туман загадочно волочится по коридорам, проклятая невеста фонтанирует кровавыми гейзерами, а карета проплывает по горным хребтам, встречаясь с ветвями деревьев, — во всем этом безошибочно узнается аляповатое фокусничество, вдохновленное «Маской Сатаны» и «Тремя ликами страха» Марио Бавы. Возврат к языку и техникам старой школы — сознательный трюк, которым Коппола погружает своего «Дракулу» во времена аналоговых хорроров. Надо ли говорить, что большая часть спецэффектов в фильме — это работа с двойной экспозицией, обратной съемкой и искаженной перспективой?

Фрэнсис Форд Коппола на съемках фильма «Дракула»

Монстр эпохи движущихся картинок

Нелюдимый граф-кровопийца стал одним из главных вирусов ХХ века. Сравнить Дракулу можно разве что с шествием испанки, о чем недвусмысленно говорил Мурнау в «Носферату» — первом и, наверное, главном кинематографическом шедевре об истории вампира. Аристократ из Трансильвании, нетерпимый к дневному свету, по иронии был порожден его магией — светоносной силой кинематографа, который начал проецировать картинки в павильонах именно тогда, когда Стокер заканчивал последние страницы романа. Режиссер Фрэнсис Форд Коппола хорошо понимал, что Дракула и кино — сверстники, время от времени встречающиеся в иллюзорной плоскости. На глазах режиссера образ вампира трансформировался и эволюционировал, оставив пижона Белу Лугоши как эмблему и пережив множество экранных инкарнаций: от Кристофера Ли до Клауса Кински. Румынский кровопийца, сыгранный Гэри Олдманом, отправляется в путешествие и «молодеет» до лондонского щеголя в мундире, а одним из первых мест, куда приходит гость, оказывается синематограф. Тем самым, Коппола подчеркивает: Дракула — монстр нарождающейся эры визуального искусства, а образ вампира, по словам режиссера, показан так, как его наверняка воплотили бы первые кинематографисты.

Вайнона Райдер в роли Мины на кадре из фильма «Дракула»

Форма, задавившая содержание: победа дизайнерского цеха

Конечно, копполовский «Дракула», со всей дерзостью и экстравагантностью, не мог гладко пройти по медийному полю и тотчас же войти в историю. Несмотря на приличный рейтинг и солидные сборы, фильм находили за что пожурить. Коппола с увлеченностью 17-летнего юноши, которым еще в лагере читал роман Стокера, отдает историю в угоду сексу. Киану Ривз говорит с ужасным английским акцентом — это не говоря уже о том, что его персонаж Джонатан Харкер — не живая фигура, а какая-то фанера. Были еще и недовольства такого рода: «Дракула» — лента с мощным актерским составом, где именитых Энтони Хопкинса и Тома Уэйтса словно задавили в готических декорациях. Даже если фильм и пожертвовал актерским мастерством, то по крайней мере не напрасно. Он оказался безупречным декорированным кошмаром — воплощением самых амбициозных эстетских задумок. Эйко Исиока, художница по костюмам, превратила наряды персонажей в выразительную единицу фильма, наполнив богатую палитру «Дракулы» полифонией различных культур. Платья и балахоны создают в этом постмодернистском пространстве живой диалог, где полновластно располжились и Ренессанс, и рыцарская эстетика, и Густав Климт, и даже японский театр кабуки. Так что не столь важно, как показывают себя актеры в этих искусственных альковах и замках, главное, во что они одеты. 

Киану Ривз в роли Джонатана на кадре из фильма «Дракула»