Рецензия на фильм «Апокалипсис»

Чтобы привлечь к себе внимание есть два способа: можно выбежать на главную площадь города и прокричать "Я самый умный, смелый и красивый!". А можно там же крикнуть "Я…" и сразу убежать, предоставив изумленной публике возможность самой догадываться, кто ты такой. В первом случае – велик риск разочарования, при несовпадении заявленного и действительного. Поэтому для раскрутки "Апокалипсиса" /Apocalypto/ (2006) Мела Гибсона выбрали второй. Было достоверно известно, что снят фильм в Мексике, что в кадре не появится ни одного белого человека, ни одного профессионального актера, и что герои будут говорить на языке майя. Дальше – только слухи. Настало время для их опровержения.

Слух №1: "Апокалипсис" не голливудский проект.

Возможно, такое позиционирование – лишь очередной PR-ход, которых было сделано немало, только бы отвлечь потенциального зрителя от пресловутой летней истории с пьяным вождением Мела Гибсона и его антисемитскими высказываниями. В любом случае, "голливудский" – понятие не географическое. Это клеймо, избавится от которого не проще, чем приобрести. Тут съемками в Мексике и непрофессиональными актерами, лопочущими на языке майя, не отделаешься. Мелу Гибсону этого сделать точно не удалось. Все рассчитано до секунды: драматургия, реплики, эмоции, цвета. Многочисленные спасения в последний момент, эффектные прыжки с водопада, прокаженная девочка-провидица – избитые, но проверенные голливудские образы и схемы.

Начинается все с идиллической зарисовки будней и быта индейского племени. И детали этого быта вполне себе индейские: охота на тапира, одежда – точнее, ее отсутствие, уютные хижины-развалюхи. Но если убрать всю эту атрибутику – останется современное общество: вылитые ньюйоркцы в необитаемых джунглях. Даже юмор американский: к примеру, кайенский перец как средство для повышения способности к зачатию, который надо втирать непосредственно перед уединением с женой, и как результат – смех всей деревни над незадачливым индейцем с обожженным "достоинством".

Но в "идиллию по майя" неожиданно вторгаются, переплетаясь, два самых колоритных собирательных образа: страх и враги-захватчики. Постепенно они превращаются в единое целое и герой фильма – Лапа Ягуара – понимает, что бороться надо не с воплощением страха, а с ним самим внутри себя, что убивают и разрушают не мечи, а мысли. Этот шварцевский мотив – убить дракона в себе – единственный создает глубину в фильме. Как только герой преодолевает страх, жизнь его тут же налаживается. "Это мой лес – кричит он, – мой отец охотился в нем, я охочусь в нем, и мои дети будут здесь охотиться!" А убивать людей оказывается так же просто, как животных: и вот уже глава войска другого племени майя умирает в той же ловушке, что и несчастный тапир.

Слух №2: фильм о крушении цивилизации майя.

В таком случае и "Гладиатор" /Gladiator/ (2000) можно назвать фильмом о Римской империи, "Унесенных ветром" /Gone With The Wind/ (1939) – о гражданской войне в США, а "Титаник" /Titanic/ (1997) считать картиной об Атлантическом океане. Исторический жанр тем и хорош, что, перенося какую-либо мысль в другую эпоху, можно очистить ее от шелухи мешающих восприятию деталей современной жизни. Порой достаточно поменять фон, чтобы выделить главное. Найдутся знатоки-историки, которые найдут кучу несоответствий, но это нисколько не умаляет достоинств фильма. Кинематограф, как искусство условное, безнаказанно делает условной даже историю. И фильм Мела Гибсона – не о крушении целой цивилизации, а о начале новой жизни одного-единственного человека. Собственно и оригинальное название Apocalypto в переводе с греческого означает "начало", а не конец. Главный герой – не просто песчинка в море песка, не просто один из племени. И не потому, что чаще остальных появляется в кадре, а потому что меняется на протяжении повествования. Эти внутренние изменения затмевают даже дорогостоящие декорации и весь пафос происходящего.

Слух №3: будет много жестокости и крови

Возможно, обилие ужасов на экране и ожесточает сердце современного зрителя. Но желание закрыть глаза возникает лишь единожды: когда ягуар раздирает когтями лицо человека. Все остальное насилие бутафорское и, опять-таки, голливудское. Одна гринуэевская вилка, вонзающаяся в щеку ("Повар, вор, его жена и ее любовник" /Cook, The Thief, His Wife and Her Lover, The/ (1989)), вызывает больше ужаса, чем сцена захвата целого племени в фильме Гибсона. Да и обещанные кровавые человеческие жертвоприношения не оправдывают ожиданий: главный герой оказывается на алтаре третьим и его спасает - не больше, не меньше - солнечное затмение. Кровожадность сочетается у захватчиков с какой-то странной гуманностью. Взять, к примеру, сцену травли: пленникам дают возможность убежать – для этого нужно по открытой площадке добраться до поля под градом стрел и копий. Жестоко. Но когда Лапа Ягуара скрывается в высокой траве, предварительно заколов сына военоначальника, преследователи не устремляются за ним, а "собираются с мыслями" вокруг тела мертвого товарища. Что, конечно, дает герою необходимую фору.

Впрочем, сцена погони настолько увлекательна, что можно забыть не только о таких мелочах, но даже и о том, что великая цивилизация майя доживает свои последние дни.

Появившиеся на горизонте белые паруса кораблей европейцев не только не возвращают к реальности, но создают ощущения перехода в новую, еще более увлекательную сказку.