Продолжаем подводить итоги 2010-х — в этот раз делимся списком достижений анимации, от пиксаровских шедевров до новой классики аниме.
Новая эра анимации — анимации компьютерной — началась в 1995 году с компании Pixar и их дебютной «Истории игрушек». Со временем качество графики росло, улучшались технологии, модельки становились детализированнее и живее, но приключения куклы-ковбоя Вуди и его друзей так и оставались главной анимационной франшизой XXI века (поспорить с этим мог бы «Шрек», но из него франшиза не очень получилась).
В 2010-м, прямо на заре этого десятилетия, вышел «Большой побег» — третий и, по мнению многих, лучший мультфильм в серии. Авантюрный сюжет в нём оборачивается проникновенной драмой о взрослении, важности юношеских переживаний и о том, как нам всем сложно (но и абсолютно необходимо) расставаться с детством. Финал «Большого побега» — один из самых разрывающих моментов в истории и без того богатой на сантименты Pixar, который, к слову, легко мог испортить четвёртый сиквел, вышедший в этом году. Но не испортил, потому что тоже оказался отличным.
И снова Pixar, и снова взросление — только если «История игрушек» фиксировала эмоциональные качели переходного возраста как бы отстранённо, косвенной речью, «Головоломка» фигурально и буквально залезает своей героине в голову. И показывает — прямо как в том старом меме про сюжеты Pixar, — что и у эмоций тоже есть эмоции, а значит, никакое переживание не может быть простым и монолитным.
Как и все лучшие мультфильмы, «Головоломка» показывает, как можно на понятном языке говорить о совершенно неподъёмных, откровенно мрачных вещах, мешать смешное и грустное, оптимистичное с чуть ли не депрессивным — иные кадры «в реальности» здесь выглядят как заправская инди-драма, снятая на нестабильную, трясущуюся камеру («Головоломка» стала первым анимационным фильмом, где использовали полноценную симуляцию кинокамеры с разными объективами и методами съёмки).
Последний на данный момент фильм великого Хаяо Миядзаки не очень-то похож на его самые известные работы. В «Ветер крепчает» нет явного контакта между реальным и фэнтезийным, он не обращён к легендам прошлого и, кажется, вообще не предназначен для детского глаза. Это кино, рассказывающее практически о сегодняшнем дне (20-30-х годах прошлого века), о нашей физической реальности, политическом произволе и личной трагедии человека, одновременно влюблённого в свою работу и девушку, что вот-вот умрёт от туберкулёза.
Из фантазий в нём — лишь мир мечтаний главного героя, который он делит со всеми другими мечтателями с похожими стремлениями. Именно отношение грёз и реальности, которое раньше Хаяо выражал куда более открыто, Миядзаки здесь демонстрирует с удивительной тонкостью, внезапными вторжениями фантазий и лирическими отступлениями, минутами тихой созерцательности и громкой, страшной действительности. Отдельное гениальное решение — озвучить самолёты с помощью человеческих голосов, обозначая отношение героя-авиаконструктора к ним как к чему- то живому и дышащему.
Для Миядзаки, огромного фаната авиации (его отец к тому же тоже был конструктором самолётов), «Ветер крепчает» — очевидно, самое личное и важное кино. И понятно, почему после него он собирался завершить карьеру: картина действительно выглядит как его завещание всем мечтателям будущего. Сейчас, правда, маэстро передумал и собирается делать новый фильм — что ж, верим и ждём.
Третий и, честно, последний пиксаровский мультфильм в нашем топе. «Тайна Коко», тематически и сюжетно перекликающаяся с другим, не-пиксаровским, но тоже отличным мультфильмом «Книга жизни», эксплуатирует тему мексиканского «дня мёртвых», макабрического праздника, в котором яркий карнавал становится способом выразить почтение умершим родственникам и смерти в целом как обязательному этапу жизни. В чём-то это напоминает бёртоновский «Труп невесты», где мир задорных скелетов тоже показывался веселее и красочнее (в буквальном смысле), чем скучный мир живых.
Но в «Коко», конечно, контраст не так силён, да и тематически он уходит совсем в другие дебри. Это мультфильм, который можно воспринимать как хрестоматийную сказку с моралью о том, что нужно почитать и помнить старших (даже если старшие уже на том свете), а можно как вполне себе прогрессивную историю о примирении традиции и индивидуализма, трогательную притчу о принятии смерти и культурном диалоге между поколениями.
Любопытно, что так много выдающихся анимационных фильмов — жанра, до сих пор многими считающегося исключительно детским, — фокусируются на проблемах максимально мрачных. Вот и «Кубо. Легенда о самурае», как и пиксаровский «Коко» (и ещё несколько фильмов, о которых позже), обращается к теме принятия смерти. У них вообще очень много общего: и история, связанная с потерянной памятью, и обращение к локальной мифологии как способу метафорически передать переживания героя.
В «Кубо», правда, это сделано несколько тоньше и оттого ещё трогательнее. К тому же, даже если откинуть выдающуюся драматургию, картина Трэвиса Найта — ещё и огромное техническое достижение. Это самый сложный и визуально впечатляющий фильм студии Laika — чуть ли не единственной (ещё разве что Aardman) современной анимационной компании, настойчиво сохраняющей традицию stop-motion вместо более дешёвой и удобной компьютерной графики. Этот «ручной», тактильный подход к созданию истории, конечно, не пустое бахвальство, а мощный драматический рычаг, усиливающий тему невозможности будущего без сохранения прошлого.
Несколько потерявшаяся за другими громкими диснеевскими релизами этой декады, «Зверополисом» и «Холодным сердцем», «Моана» тем не менее лучшее, что делало анимационное подразделение Disney в 2010-х. Колоритная этнографическая история квазипринцессы, которая, чтобы спасти свой народ, пробирается через толпы мифических существ и сюжетов из забытых легенд (кстати, тут вновь возникает и тема народной памяти), интересно работает с национальной культурой тихоокеанских племён, внезапно мешает её с отсылками к «Безумному Максу» и типичными диснеевскими песнями, которые здесь на удивление и уместные, и действительно хорошие. Впрочем, с Лил-Мануэлем Мирандой в композиторским кресле по-другому, наверное, и быть не могло.
После трилогии «Пиратов Карибского моря» Гор Вербински решил полноценно использовать свои визионерские умения и ушёл в анимацию — в 2011-м он выпустил «Ранго», мультфильм про домашнюю ящерицу (конечно же, Джонни Депп), которая случайно попадает в населённый животными городок, будто застрявший на Диком Западе.
Несмотря на детский рейтинг 0+, «Ранго» очень дотошно следует жанровым лекалам заправского вестерна — тут и привычные грязные салуны с не самыми приятными мордами внутри, и архетипические злодеи, и тема столкновения с Новой Эпохой (а ещё отсылка к «Страху и ненависти в Лас-Вегасе», а что, «0+» же). Это прекрасный и визуально изобретательный фильм с явным ностальгическим флёром по «тому самому» кино, ревизионистский вестерн для самих маленьких, мирящий архаичный жанр с быстро меняющейся современностью. Как результат — заслуженный «Оскар», в кои-то веки вырванный из лап «Диснея» с «Пиксаром».
Последний фильм великого Исао Такахата, второго легендарного режиссёра студии Ghibli после Миядзаки и автора «Могилы светлячков». В «Сказании» Такахата взял старинную японскую легенду (считается, что самую старинную из сохранившихся) о маленькой девочке, найденной бедным крестьянином в бамбуке, и на её основе — недалеко, впрочем, отойдя от оригинала, — построил глубокую притчу о поисках себя, пагубном мещанстве и, да, о смерти.
Нарисованная акварелью, весьма условными и как будто бы примитивными штрихами, «Сказание о принцессе Кагуя» — прекрасная метафорическая картина, тонко работающая с национальными мифологемами и, возможно, лучше всех в этом десятилетии использующая рисунок для передачи тех эмоций, что невозможно визуально воплотить ни в каком другом искусстве. Сцена с бегущей из дворца Кагуя — совершенно гениальный пример использования анимации, момент сконцентрированного, выраженного отчаяния, за который фильму уже должны были отдать все возможные награды (но нет, он проиграл на «Оскаре» «Городу героев»).
Два отвязных постмодерниста, Фил Лорд и Кристофер Миллер, после ремейка 21 Jump Street и забавного мультфильма «Облачно, возможны осадки в виде фрикаделек» взялись за, казалось бы, абсолютно коммерческий проект, фильм- рекламу конструктора «Лего», призванный привлечь дополнительный интерес детей к и без того монополизирующей рынок игрушке.
Впрочем, Лорда и Миллера коммерческая основа их проекта интересовала мало и не помешала им сделать отличное кино. На первый взгляд «ЛЕГО Фильм» — типичная история об «избранном», но настолько точно и смешно осмысляющая все поп- культурные веяния современности, что даже шаблонный сюжет здесь видится осознанной иронией. К тому же фильм сделан невероятно с точки зрения компьютерной детализации — со всеми этими отпечатками пальцев на фигурках, реалистичным освещением и потрясающей тактильностью; в «ЛЕГО Фильме», вероятно, одна из самых технологичных анимаций в современном кино.
Под крылом Лорда и Миллера, к слову, позже вышел «Человек-паук: сквозь вселенные», тоже прекрасный (хоть и недосчитавшийся места в этом топе) и похожим образом использующий поп-культуру для своего мощного метамодернистского посыла.
Фильм ирландского режиссёра Томма Мура, хотя так и не подумаешь, имеет много общего с «ЛЕГО Фильмом». В обеих картинах антагонисты — это не злобные, в общем-то, персонажи, которые по разным причинам пытаются избавить весь мир от проклятия чувств и обернуть их в стоический, неподвижный камень (лорд Бизнес — из- за мании контроля, сова Макха — от большой сердобольности). К тому же оба рассказывают бытовую историю через призму локальной мифологии: «ЛЕГО Фильм» делает это с помощью современного поп-культурного мифа, а вот «Песнь моря» — на основе кельтских легенд и сказок.
Весёлые фэйри, селки, сиды, каменные гиганты и совы-ведьмы у Томма Мура становятся частью предельно понятной, но оттого не менее цепляющей и мощной метафоры личных переживаний отдельной семьи, потерявшей мать и не способной справиться с этой утратой. «Песнь моря», со своей искривлённой перспективой отсылающая в том числе к скандинавской живописи, старую как мир историю и рассказывает как будто бы языком прошедших лет: ведь такая открытая метафора, опять же, это чисто мифологический троп.