Рецензия на фильм «Ласковый май»

Редко, но бывает. Прослышав о том, что ставят фильм про "Ласковый май", ждали чучелко на тонких ножках, а получили кино. В сущности – стоуновский «Дорз» /Doors, The/ (1990), со всеми плюсами и минусами этого эпохального лубка, но без покойника и с просвечивающей эстетикой трэшевого перестроечного ТВ и чернушных фильмов, которые "Ласковому маю" только на пользу.

Детдомовец Андрей случайно оказался близок к семье Горбачева – познакомился с домработницей тогда еще не генсека и президента, а просто важного партийного чиновника. Горбачев оказался человеком добрым, детдомовец – тоже, но тщеславным сверх всякой меры. Парень всегда мечтал попасть на сцену, но карьера певца оказалась неудачной. И тогда он нашел певца Юру Шатунова и композитора, поэта, киномеханика, руководителя кружков самодеятельности Сергея Кузнецова, сочинив из них и из воздуха закипающей страны "Ласковый май", став одним из первых в стране продюсеров. Титанические усилия по раскрутке группы, подлоги, несколько классических афер, обезоруживающая улыбка и прозрачный намек на высокого покровителя, первый миллион, обезумевшие фанатки, клоны группы (в фильме их не очень много, по слухам счет шел чуть ли не на десятки) и роспуск "Ласкового мая" одновременно с распадом СССР. Разин – новый Великий комбинатор, Шатунов – подросток-бунтарь, которого заездили до полусмерти, предельная честность к своим, любые уловки к посторонним и вечная любовь в анамнезе. И столь же вечная тяга к сцене: Разин в фильме, как и в жизни, дико трогательно танцует на сцене, при этом не поет и не играет. Ему нужно просто быть в центре внимания.

К действительности все это не имеет никакого отношения. Действительность уныла и мрачна, в действительности не было предельно честных расчетов, вечной любви и, видимо, даже рассылки кассет в поездах дальнего следования – даже эту легенду сейчас опровергают. Сценарист фильма, извините, "Супертеща для неудачника" Елена Райская и сериальный режиссер Владимир Виноградов при помощи сериальных актеров и дебютантов выловили его из воздуха все еще растворенный в нем миф "Ласкового мая". А уж миф о нищих детдомовских мальчишках, которые погнались за мечтой и, гм, выиграли – он и вовсе вечен. Те, кто слышал, как слезные "Белые розы" неслись из каждой пацанской "девятки" с покуривающими утюгами в кожанках, тот согласится.

Впрочем, останься "Ласковый май" просто историей одной группы, фильм оказался бы ровно тем, чего ждали – очередной продюсерской попыткой съесть с одной ложки два горошка. Но у микрофона на сцене стоит не Юра Шатунов, а грязноватый, звонкий дух времени. И дело не в вареных джинсах, отвратительно старом кассетнике как источнике концертной фонограммы и не в засаленных трешницах. Дело в свободе – шальной и бессмысленной, которая позже обернется кровью и унижением, потом еще чем-то, а пока просто пузырится музыкой, одеждой, цветными сигаретами и возможностью быстро срубить лавэ.

Ну и музыка, конечно, свое дело делает. На премьере фильма песни "Ласкового мая" играла живая группа, с трубой, тромбоном и саксофоном. Трубачи внимательно смотрели в ноты и играли "Белые розы". Выглядело это оскорбительно: "Белые розы" огненными буквами выжжены в сердце каждого уже-не-советского человека. Что фильм и реакция на него на премьере еще раз доказали.

Жаль только Михаила Сергеевича. Он, кажется, так ничего не понял.