Безмолвный свет: Рецензия на фильм «Начало»

Яна является женой одного из провинциальных религиозных лидеров секты «Свидетели Иеговы» (организация признана экстремистской и запрещена на территории РФ — прим. ред.). После того, как местные жители взрывают их приходской дом, героиня начинает задумываться об уходе из общины и личном пути, что постепенно приводит к разрушительным последствиям как для окружающих, так и для неё самой.

Ия Сухиташвили в роли Яны на кадре из фильма «Начало»

«Начало» производит две моментально врезающиеся в память как минимум аномальные, как максимум выдающиеся сцены. В полной бессловесности, на протяжении пяти минут, одним дублем Яна (Ия Сухиташвили) летаргически засыпает в лесу под постепенно умолкающие коммуникации флоры с фауной. Спустя некоторое время, уже в другой локации, но под неизменный природный фон, от её медитации останется мокрый песок во рту со щебнем напополам, а всё человеческое существование, включая волю и разум, будет практически аннигилировано, затоптано, заткнуто местным инфернальным полицейским. Этими немыми фрагментами одной женщины Кулумбегашвили не столько упражняется в формализме, сколько подводит к шокирующе закономерному финалу, наглядно и отстранённо посылая героине и аудитории сигналы бедствия с тягостным воскрешением.

Кадр из фильма «Начало»

Яна задыхается. Отказавшись от имитаций других жизней на сцене во славу миссионерства, отрезав самой себе дорогу к сублимации, она не может ничего другого, кроме как держать церковную жизнь за балласт, а супруга и сына – за всадников вечного бытового апокалипсиса. Женщина преподаёт детям прихожан основы их культуры, создания мира и условия прохождения в рай, при этом сама всё чаще путается во внутренних ориентирах, подстраиваясь под заедающую среду, служа ей бескорыстно и почти слепо. Зрение начинает прорезываться после визитов упомянутого выше следователя, проверяющего её на прочность, принуждающего к сексу, побуждающего к ответному удару. Яне нечего терять — кажется, что с приходом кризиса она попадает в давно желанную турбулентность, зарытую глубоко внутри.

В развёртывании, в неминуемой напряжённости «Начало» соотносимо со «Скрытым» Ханеке, к бессердечным ударам в сплетение которого иногда будто бы стремится режиссёрка. Там, где за героем ведётся необъяснимая слежка, протагонистка «Начала» сама наблюдает за своей же оболочкой, пытаясь принять и распаковать все метаморфозы, в итоге уничтожая себя и других. Кулумбегашвили на старте первого полного метра потоково погружает в рефлексию и метафизику, при этом держась в стороне от религиозного дискурса; вместо этого вживляя его в реализм, как завещал один из продюсеров фильма, мексиканский режиссёр Карлос Рейгадас. Постановщица фокусируется на ковылянии и погребении мира, чинных поминках по беспощадной реальности, не успевшей помиловать своих обитательниц. Но даже после прихода с кладбища в этом мире успевают прорасти несколько неслышных побегов, а значит, война за лужи продолжится, оставив смерть с носом и не работающим жалом.

Кадр из фильма «Начало»

Предстаёт фильм и как релевантное высказывание об ущербной патриархальности, проходящей катком по женским душам и телам, не думающей заканчивать оценку в качестве добычи. С ощущениями ободранной кожи на всех участках одновременно наблюдаешь за вполне реально воспроизведённой «Необратимостью» Ноэ, где вместо парижского перехода — тихая грузинская ночь с цветами и шелестом водоёма. После со стороны мужа обязательно возникнут обвинения из разряда условной «короткой юбки», но освобождению и манифестации это не помешает. Процессы запущены, транквилизирующие таблетки кончаются, идут невидимой войной, достигающей пика в завершении. Визуальная часть «Начала» (оператор Арсений Хачатурян) сражает, комбинируя в себе формат 4:3 с ветхозаветной жестокостью. Статичная камера фиксирует каждый фигуральный «камень», брошенный в Яну; цитирует чуть ли не главный феминистский фильм в истории, «Жанну Дильман» 1975 года Шанталь Акерман. Кулумбегашвили в чём-то модифицирует прочтение, но всё так же проводит через стадии бытового ада, в полном молчании приносит в жертву часть той благой силы, несознательно совершающей зло и желающей вырваться из круга, куда тянут на дно цепи-цепи и сети-сети.

Зло, со слов автора, натурально обернётся прахом, изувеченная жена миссионера окончательно отбросит дидактику, слепит восковые крылья, инициирует собственный трагический полёт — недолгий, но личный, разрешённый себе же, с привкусом нарезанных дольками яблок и грёзами о лесной лужайке, которой нет и больше не случится.