Эталонно сыгранная и снятая история спортивного триумфа и личностного распада.
Боксер Джейк ЛаМотта рвется к вершинам славы. По пути он женится на блондинке, заводит детей, разводится, ссорится с братом и чудовищно толстеет.
Пространство «Бешеного быка» разгорожено уже в начальных титрах: свет юпитеров – на порхающем бабочкой меж канатами бойце. Остальные – только публика в табачном дыму, пассивные зрители, наблюдающие за этим порханием. Расставлены вешки: от 1941-го до 1964-го, от пота и крови первых боев до ожирения и камеди-клабов в копеечных барах, от синего угла ринга до красного.
– Он тупоголовый.
– Думаешь, все так просто?
Звучащий в одной из первых сцен диалог задает масштабы ЛаМотты, но ничего не проясняет. Свет, ринг, гонг. Наведя фокус на легенду и взяв за основу написанную боксером автобиографию, Скорсезе зажимается в железные тиски формы и выказывает себя изощренным стилизатором: о зерне серебристой черно-белой картинки, о крохотных вкраплениях подслеповатых, цветных, словно сделанных кинолюбителем домашних записей, о жестком контрастном свете, сотворен- ном оператором Майклом Чапманом, можно писать диссертации. Лучше ретро не было и не будет.
Скорсезе не имитирует время, он словно влезает в него с черного хода. Черная кровь, стекающая по канатам, кулаки в ведре со льдом, пот, летящий в лицо зрителям, – ярость деталей дополняет и закрепляет аскетичную манеру повествования. В 1980 году в Голливуде Скорсезе снимает кино под итальянский неореализм. С криками, шумом, чрезвычайно подвижной камерой. Дешево. И достигает куда большего эффекта, чем те, кто замахивается на былые эпохи с многомиллионными бюджетами. Скорсезе времен «Бешеного быка» вчистую выигрывает у Скорсезе времен «Авиатора». Восхитительная сдержанность фильма позволяет разглядеть в тривиальном сюжете взлета и падения не просто портрет спортсмена-неудачника, а метафору рутинной схватки с энтропией, которую без надежды на победу ведет каждая биологическая система.