Хребты безумия: рецензия на фильм «Маяк»

На небольшой островок прибывает бывший лесоруб Эфраим Уинслоу. Ближайшие недели он проведёт здесь, помогая старику Томасу Уэйку, бывшему матросу и смотрителю маяка. Видавший виды морской волк не даёт спуска салаге: то заставит его по десять раз перемывать полы в хижине, то отправит драить трубы, пока сам дрыхнет после щадящей ночной смены, на которой он только следит за световой камерой маяка. Но у всего есть свой предел.

Прямиком из семнадцатого века эггерсовский типаж героя-отшельника, застрявшего в пучине безумия, отправляется в век девятнадцатый. На смену чепчикам и безлюдным опушкам приходят грязные бескозырки и отдалённый остров с гнетущим гудящим звуком маяка. Эпоха с её атрибутами (диалектами, религиозным сознанием), может, и сменилась, но люди меняться не собираются. Как и Томасин c её семьёй, Уэйк и Уинслоу заброшены в мистическую глушь неслучайно: в обоих случаях герои в одиночку вступают в борьбу с иррациональным миром (в том числе внутренним) и, пытаясь осмыслить его в рамках существующих догм, заведомо проигрывают.

В «Маяке» образ запредельного, потустороннего, пожалуй, даже важнее, чем в «Ведьме». Там переход в другое, непонятное измерение ограничивался скромными техническими изысками вроде формата 1.66:1 или естественного освещения. В новом фильме Эггерса среда, в которую погружены и зрители, и герои, более бескомпромиссная (щегольской монохром, причудливое соотношение 1.19:1, постоянная игра с тенями и перегруженный звук), уже по-настоящему напоминающая сюрреалистичное чистилище, где протагонисты будут находиться в бесконечной борьбе друг с другом и своими грехами.

Стилизация под немецкий экспрессионизм выбрана, разумеется, не для пущей важности. Эггерс обращается к направлению, фильмы которого лучше и страшнее остальных рассказывали о безумии полунамёками и через жуткие сновидения. Другой вопрос, как воспринимать прочие референсы к кино, литературе и живописи, которыми «Маяк» буквально кишит (от Кольриджа до По, от Ланга до Тарра). Неудивительно, что обилие интертекста некоторых критиков раздражает: в этом принято видеть напыщенную интеллектуализацию, ставить Эггерсу в вину желание быть важнее, чем он есть. Но, кажется, ответ куда проще: режиссёр склеивает это кино из неоднородных кусков совершенно разных художественных произведений, чтобы сильнее подчеркнуть иррациональность жизни в «Маяке». Как познать мир, который раскалывается на противоречивые куски? Как выжить, когда вокруг безумие, а мысль восемнадцатого века прямо перед твоими глазами следует за мыслью двадцатого столетия? Только сойти с ума.

Этим весь фильм и занимаются Томас Уэйк с Эфраимом Уинслоу. У них двоих есть страшные тайны, скелеты в шкафу, которые они могут рассказать друг другу только в вечернем алкогольном угаре. Противоборство неизбежно. Старик хочет остаться царём горы, наедине с фонарём маяка, который, по заветам Фрейда, заменяет ему жену. Как не спятить, когда твоему превосходству снова мешает очередной салага (прошлый тюфяк уже выбыл из чемпионской гонки)? У Эфраима проблем не меньше: наблюдая за смертью прошлого злобного начальника лесорубов, постоянно унижающего хлипкого паренька, он даже не мог предположить, что снова окажется в тисках узурпатора (на этот раз бородатого, вонючего и, ко всему прочему, пердящего). «Маяк», разумеется, открыт для интерпретаций и даёт для них гигантское поле, но, кажется, сам изначально не планировался как что-то большее, чем история о безумных, ненавидящих друг друга негодяях, у которых одна дорога — в ад, на вечные скитания за грехи, которые они так и не признали.

«Маяк» — это не просто талантливое стилистическое упражнение (тем более что мы знаем, как часто в последние два-три года из якобы обычных упражнений возникали хорошие фильмы — «Пирсинг», «Папа, сдохни», «Детектив с пучком на голове»), а настоящий кинематографический катабасис, метафорическое схождение в преисподнюю. Вопросы отстранённости повествования или искусственности среды Эггерса, конечно, имеют место быть, но в его фильмах изображение безумия, кажется, всегда было синтетическим, неестественным. Да и может ли произойти сближение зрителя с героями в фильме о морально падших людях, которые день за днём поют пошлые морские песни, глушат литры алкоголя и мастурбируют на фигурку русалки в сарае?