Что не смог «Цой» и смог «Перевал Дятлова»: как снять кино про реальных людей и не обидеть их родственников

В ноябре 2020-го вышло два российских проекта, которые на первый взгляд вообще ничего общего между собой не имеют. Один — мини-сериал в жанре психологического триллера, рассказывающий про погибших советских студентов-туристов и майора КГБ, который пытается выяснить обстоятельства их смерти. Второй — полнометражный фильм о том, как семья и знакомые Виктора Цоя (а также водитель того самого «Икаруса») везут его бренное тело на похороны. Но кое-где они всё же пересекаются. Оба произведения, по сути, мистификации: они берут реальные события и строят на их основе мало связанную с реальностью историю.

Так почему же тогда родственники Цоя подают в суд на режиссёра Алексея Учителя, а близкие «дятловцев», напротив, разрешают авторам сериала даже использовать в промоматериалах фотографии их погибших родных (хотя изначально тоже собирались судиться, мол, создатели проекта не взяли согласие на использование имён)? Дело явно не в степени вымысла: и там, и там кинематографисты многое придумали сами. В «Перевале Дятлова», скажем, участник экспедиции Золотарёв превратился в «особиста» с нацистским кольцом на руке, которое мистическим образом всю войну спасало его от смерти (реально существует теория, что он был агентом КГБ, но никем она не подтверждена). Это серьёзное художественное допущение, или, если хотите, та ещё «отсебятина».

Пётр Фёдоров в роли майора КГБ Костина на кадре из сериала «Перевал Дятлова»

Катастрофическая разница в том, как авторы относятся к осмысляемому мифу. Очевидно, что и фигура Цоя, и история дятловцев — объект не только и не столько истории, сколько современного мифотворчества. Алексей Учитель смотрит на знаменитого музыканта как бы «снизу», изначально занимает подчинённую позу. Фигура Цоя давит на фильм, не даёт ему воздуха, запирает внутри вроде бы интересного, а на деле абсолютно безжизненного концепта. Не способная выбраться из-под такого давления картина заполняет пустоты банальностями, мелодраматизмами. История, скажем так, пост-Цоя превращается в невыносимый поток мелочных склок и истерик.Солист «Кино» в фильме — не субъект сюжета, а объект, буквально мёртвое тело, которое большую часть действия незримо лежит в гробу. И родственников Цоя, думается, обижает не то, как изображён Виктор (а он никак не изображён, только в хроникальных кадрах), и даже не то, как показаны его близкие (с выдуманными именами и в целом едва ли отражающие реальных родных). А то, что «последний герой» здесь и не герой вовсе — в драматургическом смысле слова. Даже не персонаж. А просто функция, чуть ли не макгаффин. Плохо просчитанный сценарный приём.

Наверняка некоторые родственники умерших знаменитостей, про которых позже снимаю кино, хотят, чтобы тех на экране показали как сошедших на землю небожителей, поставили на пьедестал. Но, полагаю, у большинства желание куда более простое — чтобы их близких показали в кино, ну, людьми, живыми и дышащими. В фигуральном, конечно, смысле — хотя в случае с «Цоем» герой и буквально не живой и совсем уже не дышащий. Но, что куда хуже, он (вне зависимости от биологического состояния) как будто перестаёт быть для авторов человеком, становится идеей, на которую нанизывается местный пустячковый сюжет. Наверняка многие зрители после просмотра картины Учителя могут решить, что Цой в ней нужен лишь для звучной афиши. Это не совсем справедливо (всё же здешний и без того нестройный сюжет без фигуры музыканта напрочь бы развалился), но сам факт возможности такой мысли уже показывает — авторы делают что-то не так.

Кадр из фильма «Цой»

Теперь возьмём «Перевал Дятлова». Да, погибшая тургруппа здесь тоже в каком-то смысле — идея. Через их историю, которую расследует герой Фёдорова, авторы выводят глобальную мысль о глубокой военной травме, которую многие прошедшие через Великую Отечественную так и не смогли оставить позади. Но при этом дятловцы здесь — не только идея. Это ещё и очень живые персонажи, ни в коем случае не идеальные: они могут ошибаться, ругаться, влюбляться, подвергаться чувствам и сиюминутным импульсам. Но оттого, что мы за мифической оболочкой видим простых людей, их трагедия становится ещё более невыносимой и болезненной.

Пётр Фёдоров в роли следователя Костина и Мария Луговая в роли Кати на кадре из сериала «Перевал Дятлова»

Авторы сериала не смотрят на их историю с подчинённой позиции, но также и не воспринимают героев с высоты временной и культурной перспективы — как это было, скажем, в «Высоцком. Спасибо, что живой». Насколько это возможно, «Перевал Дятлова» существует наравне со своими героями — не отрицая их квазилегендарного статуса, но принимая тот факт, что до всех этих событий и вне исторического контекста они были обычными ребятами из Свердловска. И именно это могло подкупить родственников дятловцев. Пускай ребята в сериале показаны, может, не совсем с теми характерами, что были в жизни, «Перевал Дятлова» среди прочего показывает, что их хотя бы до сих пор кто-то воспринимает как людей. А не как туристический магнит или объект фольклора.

Что самое забавное, именно об этом и был «Цой»: мол, для кого-то человек может быть легендой и кумиром, а для других он просто Витя, который погиб и этим разбил им сердце. Но фильм Учителя только проговаривает эту мысль вслух, а с художественной точки зрения как будто говорит совершенно обратное. «Перевалу Дятлова» прокламации не нужны — всё понятно и так. Иногда (а на самом деле почти всегда) лучший способ поговорить о легенде — вспомнить, что это вообще-то был просто человек.