Рецензия на фильм «Марш славянки»

В прошлом сезоне одной из самых ярких, но мало освещенных картин оказались "Чеховские мотивы", в этом – "Отец и сын", "Правда о щелпах", редкий по своеобразию дебют "Похитители книг" и "Марш славянки". Дело усложняется, если картина социально, эмоционально и психологически точна, несет не только интеллектуальное знание, но способна вызвать фрустрацию. И вынудить к переживанию заблокированных ощущений, выявление которых столь мучительно, что таким фильмам сопротивляешься (в первую очередь неприязнь к "умному" кино – итог подсознательного отказа глубоко чувствовать, а не глубоко мыслить). Пьянкова сделала одну из самых точных и всеобъемлющих попыток изобразить мутации Святого семейства, когда классический треугольник – мужчина, женщина, сын – обретает свойства замкнутого круга. О том, насколько автор искренен и беспощаден к реальности, зрителю и себе, говорит даже необычная "личная" структура картины.

Фильм сформирован по законам, по которым имеет обыкновение развиваться монолог, когда женщина пытается растолковать важную ей мысль. Как правило, она начинает с иносказаний, надеясь, что они очевидны, прозрачны и их поймут с полуслова. И только потом, действуя наверняка, переходит к убийственной эмоциональной конкретике. В соответствии с этими фазами фильм как бы разбит на две части. Первая напоминает интуитивное road movie (пойди не знаю куда), где принципом построения становятся недосказанность. Другая по сути повторяет предыдущую, но иначе. Это констатация, установление несомненного существования чувств и состояний, испытываемых героями, на которые сначала ненавязчиво намекали.

Актриса Светлана отправляется на Кавказ искать сына Сашу, который то ли дезертировал, то ли совершил побег из плена. У нее в руках фото, она не знает адреса, отстает от поезда и оказывается в неведомом месте. Саша позвонил и сказал: "Я у хороших людей". "Ищи, где вы когда-то отдыхали и были счастливы", – подсказывает гадалка. "Там что ни человек, то прелесть", – иронизирует таксист. "Мир не без добрых людей, найдешь" – уверяет официантка. "У нас тут все хоть куда, до поры", – посмеивается местный мафиози. Новая встреча – новый эпизод. В каждом, будто при соударении, героине сообщается несколько иное направление. Так, от одного человека к другому, следуя случайным советам случайных людей, она выходит к дому, где скрывается сын. Диалоги тоже продвигаются ощупью: целеустремленны (расспросы о Саше), но отрывочны, аллегоричны. Фразы Светы расплывчаты: она действует, ищет, ей недосуг формулировать чувства. Но время от времени она совершает один и тот же конкретный жест. Целует фотографию "сыночки" перед тем, как показать очередному попутчику. С некоторой истероидной демонстративностью дает понять, что отчаянно любит сына, сколь важно его найти.

На пороге белого южного дома 40-летняя Ольга, приютившая Сашу, встречает гостью из Москвы. Работа сознания принесла плоды: ребенок найден. Но ехать с матерью Саша не может (сбежав из плена, он не вернулся в часть и считается дезертиром) и не хочет – ему уютнее у Оли под крылом. Света в отчаянии: обрела сына, чтобы обнаружить, что он потерян. Но донести чувства до окружающих нужно не только ей. У всех участников этой сцены наболело, имеется, что сказать. Поэтому меняется строение диалога. Иносказательность забыта. Герои переходят к "я-сообщениям" (целование фотки – аналог) – утвердительным безоценочным высказываниям, используемым, когда человек хочет, чтобы его не только услышали, но и восприняли.

Забавно, но упомянутым стадиям женской беседы придана узнаваемая и уместная кинематографическая форма. Дороги и простор, чужие, кафе, заправки. Их сменяет почти театральная обстановка – небольшой сад, стол среди деревьев, семейный круг: две мамы и двое юношей – Света, Саша, Оля и ее сын Руслан. "Дорожная" часть – заимствования из арсенала режиссера-скитальца Вима Вендерса. Поиск по снимку, местность, сохранившаяся в памяти, невозможность обретения того, что видел раньше, самопроизвольные движения души, элиминация логики и физической реальности. Далее – бергмановские отголоски. Люди не покидают замкнутого пространства, а их чувствам нужно объемное вещественное обличье. Но при подходящем рецепте и досконально продуманном сценарии, где нет ни одного взятого с потолка слова, эпизода и персонажа, готовому фильму не хватает тонкости и мастерства. Похоже, режиссер, как истая женщина, ринулась ва-банк, когда, наплевав на последствия, важнее махом выплеснуть эмоцию, чем заставить ее работать и извлечь выгоду. Отсюда странное путешествие по наводке гадалки, сюжет на русском "авось" и назойливые лобовые объяснения уже растолкованных вещей.

"Выпьем за нас – женщин-мужиков". И Ольга наливает Светлане.

О ком речь, можно догадаться из названия. Традиционное "Прощание", где славянке отводилась пассивная роль покинутой, становится энергичным "Маршем".

Первые кадры подтверждают догадку. Фильм начинается с псалма Давида. Прислонясь лбом к стене, Саша просит Бога, Пастыря и Отца признать его "своим". Буквально в следующем эпизоде любовник Светы сообщает, что уезжает, и пробует утешить ее песней. Повернувшись к возлюбленной голой спиной, исполняет этакую балладу матери-одиночки.

Выбран тип, каковой преобладает вне зависимости от личностных особенностей и личных желаний прекрасной половины. Недаром в роли Светы и Оли – Марина Яковлева и Галина Бокашевская. Отличные фигурки, платья, макияж, женственность, отсутствие априорной претензии на мужские роли. Оля и Света принадлежат разным мирам. Московская актриса и баба с периферии. Иной быт, речь, одеты и накрашены, как диктует вкус. При этом у них похожие судьбы и представления о жизни, близкие радости и грехи, аналогичные гендерные позиции. И той и другой приходится функционировать за себя и того парня. Статус "мужика" – не добрая воля, а латание дыр. Наглядная иллюстрация: Света по мере развития сюжета обрастает дурными "мужскими" привычками. Сначала морщится от дыма и отшатывается от спиртного, но по мере усугубления ситуации с удовольствием затягивается и хватается за бутылку. Итог – последние кадры, прощание шерочки с машерочкой. На вокзале под звуки фронтовой "Славянки" Ольга машет Свете рукой.

Добравшись до часовни в горах, Света прочтет "Богородицу", а сопровождающий ее хиппи-Махараджа – "Отче наш". Мужская и женская молитва, акт доверия божеству определенного пола.

Света обращается к Деве Марии, ибо не привыкла находить защиту и поддержку у мужчин. Ее любовник, вроде бы явивший сочувствие материнскому горю, через секунду демонстрирует тупость и равнодушие: "не плачь, Светик, не плачь, Я скоро вернусь". Взрослых мужчин, которые бы годились Свете и Оле в мужья, а Саше, Руслану и Махарадже – в отцы, в фильме, в общем, нет. Любовник, шофер, хирург, военный патруль. Участники крохотных эпизодов, они играют типичную роль: никто не хочет причинить зло, но действуя безответственно, бездумно, а потому жестоко, они вносят в жизнь героинь деструкцию, в сердце – разлад и исчезают за поворотом. На привокзальной платформе гуляет свадьба, но невеста танцует одна, без жениха. Шофер не берет со Светы денег, но фразы болтливого идиота практически лишают ее надежды. Врач, к которому привезли смертельно раненного Руслана, отказывается оперировать, пока не дадут взятку. Продавцы газет ненароком прихватывают фотографию Саши, и устремясь за ними, Света отстает от поезда. Характерно, что Света даже не знает, как обратиться к мужчинам, и кричит: "товарищи, господа, дядечки, подождите!"

В этой истории одну из наиболее символичных ролей играет Пьянкова. Это официантка Роза, баба в годах, без конца получающая по морде от своего парня. Заработав по одной, подставляет другую. Характерная сцена и поведение. Грубое насилие – объективная сила, которой женщине нечего противопоставить, и она может подчиниться ей без ущерба для самолюбия.

Песня, псалом – иеремиада матери, обращение к отсутствующему отцу. К чему тост? Но словесный поток несется дальше: "У моего мужа другая семья" – "И мой со мной разошелся" – "У меня есть возлюбленный, но мы живем отдельно" – "Сейчас у всех так".

Приняв однажды роль мужика, практически невозможно вернуться назад. Испытывая недоверие, женщина хочет контролировать ситуацию дальше и чувствует себя комфортно рядом либо с мужчинами-производителями и мужчинами-куклами, которых можно или пнуть под зад, или нянчится, восхищаться и посмеиваться в кулак. Либо – с сыновьями, их ровесниками и ребятками, измученные эдиповым комплексом и вневременным инфантилизмом, притормозившими на фаллической стадии. Именно с таким контингентом общаются героини. Проводив любовника, Света видит во сне Сашу сначала пятилетним карапузом, потом каланчей под потолок. "Хорошего ты парня родила, мужик вырос" – говорит Ольга. Это слово припасено для сыновей, именно с Сашей у Оли завязывается роман, от него она ждет ребенка.

Мужчины, с которыми у Светы возникает более-менее продолжительная беседа, годятся ей в дети. У них тоже нет имен, и клички они выбирают попсовые: Махараджа, Челентано, Сэм. "Почему Сэм" – спрашивает Светлана. – "Маленького принца" читала?" И маленькие принцы хватают "мамочку" за мягкие места или просят о помощи. "Руку дай", – канючит Махараджа. "Обними меня, ласковая белая женщина", – пристает Руслан – "Да чего ты хочешь?" – "Любви хочу", – не отстает парень, а через секунду пинками и бранью гонит прочь свою рыдающую ровесницу, пытающуюся повиснуть у него на шее.

Но покровительственное отношение – не только позиция силы. Взращивание в одиночку не дает возможности полностью проявить материнские чувства и часто женщина получает возможность демонстрировать их, когда ребенок в таковых уже не нуждается (см. "Отец и сын"). Саша и Руслан – недолюбленные дети, о чем неоднократно говорят и ищут мамочку в женщине – сексуальном объекте. Есть и более жестокий образ: розовая губка в виде сердца, которой Руслан просит Свету потереть ему спину. Недополучив любви, они живут в мире, омраченном тенями прошлого, искажающими восприятие внешней и собственной внутренней реальности. Как и многие режиссеры, делавшие вариации на тему "ста лет одиночества" ("Осенняя соната" Бергмана, "Цементный сад" Биркина, "Светлое будущее" Эгояна, "Мать и сын" Сокурова, "Сын" Дарденнов и другие), Пьянкова доводит ситуацию до предела: когда дефицит любви достигает некой критической массы, система работает на самоуничтожение. В фильме нет ни одного нормального парня, на которого в перспективе можно было бы сделать ставку: наркоманы, бандиты, продавцы дури, отказывающиеся жить и размножаться. У Руслана СПИД, такая же болезнь у его сына. Саша, нашедший силы, чтобы вырваться из-под опеки мамок, вновь отправится на войну и неизвестно, выживет или нет. Ни Оля, ни ребенок, которого она родит от Саши, не получат нового шанса. Будучи беременной, Оля столь усиленно закладывает за воротник, что опрокидывает надежду на здоровое потомство.

При явной жалости, марширующим героиням "Славянки" достается по полной программе. Промежуточной субстанции, "женщине-мужику", культивирующей несвойственные функции и подавляющей природные импульсы, трудно справиться с ситуацией. Того, что они могут дать, возможно, окажется мало. Здесь фильм перекликается с "Кавказской рулеткой", независимо от воли собственных авторов проговорившей ту же мысль, только более круто: матери не спасают, а предают. О причинах можно говорить бесконечно, благо фильм Пьянковой позволяет.

Главный недостаток "Марша" – отсутствие крепкой мужской руки. Пьянкова наступает на те же грабли, которые так детально живописует. Прозорливость, опытность и половина успеха женщины-режиссера – в умении окружать себя умной мужской инфраструктурой – операторами, композиторами и продюсерами, способными дать адекватный совет. Так, фильм сильно пострадал от непрофессиональной съемки Вадима Арапова. Смешно, когда камера неуклюже плавает вокруг героев, как муха рыщет на столе, то вдруг в дело вступает трансфокатор, а в кадре с равным немотивированным успехом оказывается помидор, лягушка, лицо, спинка кровати или луна.

Но Пьянкова настаивает, что позиция мужского пола – страдательна. Как и ее героини, она, видимо, не допускает мысли об ином раскладе. Поэтому настоящему мужчине отводится роль недосягаемого бога. В молитвах Махараджа, Саша и Руслан апеллируют к Иисусу, наделенному такой властью, о которой женщина не может мечтать, но при этом, как поет Светин любовник, беспомощно распятому на кресте в бескрайней пустыне.

Текст: Евгения Леонова