Девочка и смерть

Джо Райт [IV] своими словами рассказывает EMPIRE странную историю о том, как он очутился на севере Финляндии, где снимал нечто среднее между экшном и волшебной сказкой

Я стою посреди замерзшей снежной равнины. Север Финляндии, до Полярного круга миль девяносто, а до России – всего пять, ее почти видно отсюда. Температура – где-то минус тридцать. Передо мной двое живых актеров и один мертвый северный олень. Нам надо снимать первую детально проработанную боевую сцену из моего нового фильма «Ханна» /Hanna/ (2011). Но до меня (с явным опозданием) доходит: боевые сцены снимаются очень долго, и мы совершенно точно не укладываемся в один единственный запланированный на это день. Признаться, я вообще не представлял, что съемки экшна по графику и на бюджет драмы приведут к такого рода проблемам. Бл… Просто кошмар. Какого черта я вообще во все это ввязался? Пожалуй, винить следует Дэвида Линча…

Детство у меня было довольно необычное… Ну, по крайней мере, окружающие так считают. У меня детство было только одно, так что сравнивать мне не с чем. У мамы с папой был кукольный театр в Ислингтоне. Он, кстати, существует и по сей день. Мы жили в том же здании, так что с самого рождения я рос в волшебном королевстве кукол, сказок и всего такого. Но меня всегда интересовало кино. Еще в младших классах я ломал голову над тем, как снимают фильмы. Помню, однажды я посмотрел «Большие надежды» /Great expectations/ (1946) Дэвида Линна и потом облазил все окрестные магазинчики, пытаясь купить искусственную траву, на которой выкладывали фрукты и овощи, притащить ее в школу и соорудить на ней надгробие. Мне страшно хотелось воссоздать сцену на кладбище с участием Магвича, которая меня весьма впечатлила.

А еще у меня была чудесная знакомая, заменившая мне бабушку. Мы вместе смотрели кино с Гретой Гарбо и фильмы Билли Уайлдера. Я очень любил киноклассику, но потом, возможно, из-за подростковых комплексов, эти фильмы перестали меня интересовать. Я ходил в очень дрянную среднюю школу. Говорят, сейчас там все намного лучше, но тогда мы вообще ничему не учились – все силы преподавателей уходили на то, чтобы держать класс в узде. Я ненавидел этот мир. Мне хотелось смыться оттуда, и чем дальше, тем лучше.

По-настоящему я увлекся кино, когда мне было лет шестнадцать. Стояло лето, родители были в отъезде, а дома у нас впервые появился видеомагнитофон. Кто-то познакомил меня с фильмами Дэвида Линча и Мартина Скорсезе. «Синий бархат» /Blue Velvet/ (1986) я посмотрел раз пятнадцать подряд. В мою жизнь внезапно вошла какая-то грубая поэзия, которая напрямую взывала к чувству подросткового отчуждения. Секс, насилие, все, в чем подросток отчаянно пытается разобраться… внезапно я увидел все это на экране. Моя жизнь круто переменилась. Представьте себе, что вы всегда читали Китса и поэтов-романтиков, и тут внезапно вам попадает в руки Чарльз Буковски. И вы понимаете, что перед вами нечто совершенно иное, хотя при этом тоже поэзия.

Позднее я увлекся британским реализмом. Я тогда ходил в драмкружок в Северном Лондоне, где познакомился, к примеру, с Кэти Берк, королевой экспериментальной театральной сцены Северного Лондона. В своей работе я всегда пытался перекинуть мосты между этими двумя эстетическими направлениями. Лучше всего мне это удалось, я думаю, именно в «Ханне». Моей первой попыткой снять стопроцентный голливудский фильм был «Солист» /Soloist, The/ (2009). Кажется, синяки после этого у меня до сих пор не сошли. Все мои весьма небогатые впечатления о Голливуде были связаны с наградной шумихой вокруг «Гордости и предубеждение» /Pride and Prejudice/ (2005) и «Искупления» /Atonement/ (2007). Я человек наивный и на все это купился. Я думал: «Ух ты, а ведь эти люди и вправду меня ценят! Может быть, они правы, может, фильм и вправду отличный». А потом, к моему изумлению, выяснилось, что дело не совсем в моих личных заслугах. Само собой, любому фильму нужна зрительская поддержка, нужно, чтобы он понравился критикам, нужны голоса членов Академии. Но я понятия не имел, какое огромное количество интриг проворачивают за кулисами продюсеры и дистрибьюторы.

Дело в том, что больше всего я люблю снимать кино. В прочих сферах жизни я, как правило, делаю то, что мне скажут. Если люди со мной любезны, они мне, как правило, симпатичны. И я им доверяю. И только когда ты попадаешь в такую ситуацию, как тогда с «Солистом», где студия, по сути, решила отказаться от фильма, ты понимаешь, что тебе не обязательно говорят всю правду.

Видимо, я так никогда и не узнаю, что на самом деле случилось с «Солистом». Невозможно выяснить, что именно происходит за дверями зала совета директоров. Я помню, что мы вовсю форсировали постпродакшн, пытаясь успеть к крайнему сроку, 27 ноября (2008 года). И вот, когда мы уже работали над финальной версией, недели за две до премьеры, мне вдруг звонят из студии и говорят: «Вы знаете, мы передумали. Фильм выйдет в апреле».

По всей видимости, мы стали жертвой весьма неприятного развода между студиями. Фильм продюсировала DreamWorks, которая в то время была под крылом у Paramount. Paramount и DreamWorks находились в процессе разделения, а «Солист» был одним из тех фильмов, которые Paramount была обязана выпустить. Одновременно Paramount выпускала «Бенджамина Баттона…» /Curious Case of Benjamin Button, The/ (2008)«, на который было потрачено 120 миллионов долларов. По этому поводу на студии нервничали, им хотелось бросить все силы и влияние на его поддержку. Параллельно с этим DreamWorks запускали «Дорогу перемен» /Revolutionary Road/ (2008), и там тоже все было очень непросто. В итоге они не стали вкладываться в раскрутку и релиз нашего фильма. Вполне возможно, они решили, что фильм слабый, и не захотели тратиться на его маркетинг. Мне очень трудно быть объективным, когда речь идет о моей работе, трудно сказать что-то вроде: »Между нами, фильм получился не ахти…« Все произошедшее остается для меня полнейшей загадкой, но урок я, вне всякого сомнения, получил. И не один.

Что я знаю точно, так это то, что никогда не смогу жить в Голливуде: через пару недель пребывания там все дурное во мне начинает лезть наружу. Голливуд плохо влияет на мое эго, мое тщеславие и на мое чувство незащищенности. И, кстати, возможно, это Сирша Ронан виновата в том, что я сейчас мерзну на севере Финляндии в компании дохлого северного оленя. Ребята из Focus прислали ей сценарий »Ханны«, он ей очень понравился, и она предложила им связаться со мной на предмет постановки.

Когда я впервые читал сценарий, он был совсем другой – и весьма странный, что мне очень понравилось. Меня очаровала Ханна, эта загадочная, необычная, глубоко наивная девочка-убийца. Мне всегда нравились образы юродивых из русской литературы, а Ханна как раз из таких. Мой любимый пример из области кино – Чонси Гардинер из фильма Хэла Эшби «Будучи там» /Being There/ (1979). Хотя и Инопланетянин из фильма Спилберга в какой-то мере тоже »святая простота«. У этих персонажей отсутствует понятие об общепринятых нормах поведения, и поэтому они способны открыть нам какие-то новые истины.

К тому же в определенной степени я отождествляю себя с Ханной. Когда я мальчишкой выбрался из своего счастливого сказочно-кукольного мирка, я думал, что все вокруг милые, добрые и дружелюбные, потому что дома все так и было. Как оказалось, люди могут быть весьма подлыми и жестокими. Для меня это было огромным потрясением, я был совершенно не готов к такому. Мне кажется, Ханна переживает нечто подобное. И вовсе не случайно то, что все плохиши в фильме либо скинхеды, либо футбольные фанаты. В конце 70-х и вначале 80-х я больше всего боялся именно скинхедов и футбольных фанатов. Это они постоянно до всех докапывались, совершенно жуткая публика. Поэтому я получил истинное удовольствие, создавая образы всех этих голубоватых скинхедов, в особенности когда они как следует огребали от Ханны…

Оригинальный сценарий написал изумительный писатель по имени Сет Локхед, которому
тогда было всего 24 года. Когда я пришел в проект, этот сценарий как раз перерабатывали и, по-моему, старались слегка смягчить. Я же вернулся к первоначальному мятежному духу Сета.

Препродакшн проходил в страшной спешке, что вообще-то для меня нехарактерно: обычно я стараюсь все тщательно проанализировать и распланировать. Приходилось много путешествовать по разным съемочным площадкам, что съедало кучу времени. Но мне кажется, необходимость много импровизировать добавила атмосфере фильма сюрреалистичности. В особенности это относится к персонажу Тома Холландера. По сценарию, Айзекс вовсе не был безвкусно одетым головорезом с садистскими наклонностями, но Том сыграл его именно так, и получилось просто блестяще, причудливо-блестяще.

Мне тоже пришлось импровизировать. В фильме есть длинный план, снятый стедикамом: Эрик Бана, отец и защитник Ханны, выходит из автобуса, проходит по улице, спускается в метро, где его поджидают четверо агентов ЦРУ, и он расправляется с ними в ходе продолжительной боевой сцены. И все это снято одним куском. Многие считают, что я просто демонстрирую свои технические возможности, но на самом деле это было чисто практическое решение. На то, чтобы снять все с разных точек, понадобилось бы два дня, а у нас по графику на этой площадке на все про все был только день. Поэтому мы приехали на место ни свет ни заря, репетировали, репетировали, потом еще репетировали, а снимать начали часов в пять вечера, полагаясь на удачу.

В настоящий момент я работаю над экранизацией »Анны Карениной«. Том Стоппард написал просто фантастический сценарий, и я рассчитываю начать съемки в конце этого года.

В прошлом мне предлагали поработать над большими голливудскими франшизами – не скажу, какими, не спрашивайте.

Технически меня всегда интересовала эта идея, я вижу в ней вызов для себя, однако в конце концов всегда прихожу к мысли: »Дело хорошее, но, может, сперва найдется что-то более интересное«. Но я безмерно восхищен, к примеру, тем, что Кристофер Нолан сделал с «Бэтменом» /Batman Begins/ (2005). И, конечно, Кеннет Брана снимает «Тора» /Thor/ (2011)… должно получиться очень интересно. Я ни в коем случае не отвергаю такого рода фильмы; возможно, в один прекрасный момент я и займусь чем-либо подобным. Я ведь никогда не говорю »никогда".