«Кинотавр» 2020: рецензия на фильм «Китобой»

Живущий где-то на самом краю Чукотки Лёшка (Владимир Онохов) влюбляется в вебкам-модель (Кристина Асмус) из далёкой Америки. Не слишком понимая специфику её работы, парень безнадёжно влюбляется: теперь он знает, что весь смысл его жизни — найти эту девушку из Детройта. Для этого, правда, придётся пересечь Берингов пролив, обойдя пограничников, которые вполне могут и застрелить ничего не понимающего по- английски бедолагу.

В этом году на «Кинотавре» сразу два фильма о российском Дальнем Востоке — далёкой и самобытной провинции, глядя на которую сложно поверить, что этот инородный мир находится в одной с нами стране. Первый, разумеется, «Пугало» — почвенническое кино, снятое якутами на якутском (точнее говоря, саха тыла) и для якутов. Продукт внутренней региональной индустрии, которому, как и многим другим картинам оттуда, вполне комфортно бы жилось и без внимания со стороны, но, так уж получилось, его заметили и привезли в Сочи. Второй — «Китобой», снятый уже на русском выпускником ВГИКа Филиппом Юрьевым, кому, судя по «Песням механической рыбы», в принципе близки сельская хтонь и эстетика широких степей.

Оба фильма в конкурсе, думается, по одной причине — дальневосточная северная действительность, такая для нас странная и экзотическая, наконец прорвалась через искусство в пространство европейской России и потому требует скорейшего осмысления. И здесь интересно, насколько по-разному с этим справляются «Пугало» и «Китобой». В первом случае мы видим как бы жанровую историю, этакий неовестерн-слоубёрнер, но с этническими мотивами: Давыдову не нужно вглядываться в эту реальность и её, что ли, доказывать, он в ней и так существует органично. «Китобой» же выражает чисто колониальный взгляд автора, который смотрит на этот мир с дистанции и подчёркивает его разницу с миром «обычным», «нормальным». В каком-то смысле у Юрьева больше общего с «Боратом», чем с «Пугалом».

Он также работает с гиперболами, находит смешные несоответствия, комичное в бытовом. Не понимающий, что вебкам-модель не видит его через экран, главный герой разговаривает с ней и считывает её усреднённые эмоции как конкретный ответ на любой свой вопрос. Учит английский с помощью детской книжки и мастурбирует в такт скрежету от чистки кастрюли металлической щёткой, чтобы его не услышал дед. Юрьев вообще раскрывает себя как талантливого комедианта, он очень хорош в таких деталях, скромном будничном абсурде, в колоритных диалогах, в которых герои выражают свой необычный взгляд на мир — взгляд людей, живущих на отшибе цивилизации и знающих о ней лишь по случайным обрывкам информации. «Китобой» может быть очень эффектным в отдельных сценах — смешным, меланхоличным или по-странному величественным в финале, практически дословно цитирующим начало «Земли» Довженко. На уровне эпизодов попаданий здесь точно больше, чем промахов.

А вот с общим нарративом всё как-то не клеится, не строится, не попадает. И не потому, что у «Китобоя» довольно размытая фабула: герой хочет уехать — герой едет — герой приезжает (а вот куда приезжает — интрига). Но потому, что его подход к повествованию, поэтический, вкрадчивый и нарочито нединамичный, не слишком вяжется с той оптикой, через которую Юрьев смотрит на своих героев. Здесь всегда чувствуется авторская дистанция, как будто на этот мир мы смотрим, не находясь внутри него, а будучи в командировке вместе со съёмочной группой телеканала National Geographic (сцена с реальной охотой на китов как подтверждение). И потому, когда камера вдруг остаётся наедине с героем и, более того, проникает в его сознание, рисует мир субъективно и одной ногой вступает в магический реализм, это воспринимается неуместно и, что хуже, неискренне. То, что должно идти изнутри, оказывается головным и просчитанным. А рыба-то — механическая.