Рецензия на фильм «Венецианский купец»

А кино как сон упоительный в чистом виде его давно не переваривает. В чистом виде Шекспир когда-то кончился вместе со Смоктуновским. С тех пор "Ричард Ш" и "Бесплодные усилия любви" получаются, лишь если изображаются через иновременные приколы. Слышишь текст, смотришь на сегодняшнюю стилизацию экономической истории, истории кино, истории костюма – получается вечно трогательно, весело, интересно, на то он и Шекспир. Даже вроде прилежное "Много шума из ничего" уж десять лет назад полно было современного контекста, включая негров, то есть расизм. А у Майкла Рэдфорда только сам венецианский купец, главный друг всех на свете, некий сомнительный Антонио слегка поголубел к вящему объяснению "бескорыстной мужской дружбы", да костюмчики стилизованы как в Ренессанс, так и под сегодняшний подиум. Дивные платья Порции и Нериссы вполне могут быть от Армани, Гальяно и Вивьен Вествуд.

Между тем, сам Шекспир, если был (в чем нет полной уверенности), провоцировал именно временной приколизм. Он писал свои пьесы на злобу дня и зачастую сильно ею увлекался. Ведь совершенно неслучайно еще в начале ХХ столетия великий немец Макс Рейнхардт трактовал "Венецианского купца" как "мимолетную интригу, легкую игру мыслей на фоне происходящего в Венеции карнавала". Основания для того были вполне конкретные. Шекспировский "Венецианский купец" – чистая компиляция одной древнеримской новеллы из сборника "Gesta Romanorum", где речь – о трех ларцах, по выбору которых достается богатая невеста, и одной староитальянской новеллы Джованни Фьорентино из сборника "Il Pecorone", где речь – о браке по расчету на фоне крупного займа у еврея-ростовщика. Кит Марлоу тоже приложил руку к теме, незадолго до Шекспира начав популяризировать "бескорыстную любовь" против "еврейских денег". Поэтому наш Уильям в 1600 году писал свою пьесу отнюдь не с точки зрения вечности. Он был внутри ситуации и отбивал вражеские нападки: а) антисемитизма, б) браков по расчету, в) венецианской "купеческой" республики".

Оттого-то и пьеса такая нескладная, что главным было отбить. Циничный красавчик Бассанио (Джозеф Файнс) полностью проигрался и вновь делает долги у старого друга Антонио (Джереми Айронс), чтобы во всей красе предстать перед богатой наследницей Порцией (Линн Коллинз), для чего друг Антонио сам должен взять ссуду у еврея-ростовщика (Аль Пачино). Но этот последний Шейлок буквально оплеван Антонио только за то, что еврей и дает деньги в рост. Оплеван публично, неоднократно и крайне унизительно, поэтому при даче ссуды совершенно закономерно ставит прикольное условие: если через три месяца три тысячи дукатов не будут возвращены, я у тебя, Антонио, собственными руками вырежу фунт мяса в качестве штрафа. С какого бодуна Антонио занимает именно у Шейлока – другое дело, но тема чертовски интересная, развивающаяся во многое. В шекспировской пьесе на ее основе как данность, как закон жизни выводится в конце концов царящая полная социальная несправедливость, невозможность правды и стыда. Поставлен и решен вопрос жизни: побьет ли подлость антонио жестокие мечты шейлоков. Побьет, потому что подлость – отнюдь не мечты, даже о жестокости. Подлость – это и есть жизнь. Вопрос поставлен впервые, за что Шекспиру большая благодарность. Тем не менее, он решен именно "злободневно", так как далее весь текст – чисто реактивный, "внутренний", рассчитанный на реакцию ренессансной театральной публики.

Она хотела гэги, и без числа и меры, ведь именно за них в театре платила деньги. Шекспир все слил (три ларчика, четырех женихов Порции, бегство дочери Шейлока с другом Бассанио, пару слуг-шутов, старого и молодого, переодевание женщин мужчинами, обручальные кольца, актуальные слухи и сплетни), и все это он слил только для двух вещей. Для блистательной полемики Порции, переодетой мужчиной-адвокатом, в суде между Шейлоком и Антонио, и для монолога Шейлока о том, что евреи – тоже люди. Шекспиру были важны женщины и евреи, для чего он шел на все, чего хотела публика. Компромисс оправдывал чувством юмора, остроумием текста. Но ведь надо чувствовать также скрытую важность стыда и правды, иначе пьеса – полный бред и снотворное лучше любого "Родедорма". Так вот Майкл Рэдфорд все сделал, чтобы "Родедорм" восторжествовал. Он, короче, просто не сделал вообще никаких акцентов. Не расставил нигде и никак. Майкл Рэдфорд доверился оператору и художнику, и актерам – пусть еще пуще поверят каждую шекспировскую фразу, усугубят – а они сами не смогли. Может, они смогли бы разъяснить все с нужными акцентами на театральной сцене, но в кино изображение жестко довлеет игре слов.

Получилась экранизация, которая сказочно, охренительно красива (вся снята под веронезевски-тициановские полотна), и красоты идут под сказочную, охренительную музыку (саундтрек покупать, не глядя). Только изображение Редфорда не просто портит, а уничтожает Шекспира. Поэтому за уважаемого Айронса откровенно стыдно (он должен был трупом лечь, а не так дешево проиграть заведомо козырному Аль Пачино). Поэтому про дочь Шейлока продолжают действовать слова, сказанные поэтом Гейне полтораста лет назад: "Джессика даже действует заодно с врагами Шейлока, и, когда они в Бельмонте говорят про него всякие скверности, она не опускает глаз, ее губы не бледнеют, но сама она говорит про своего отца самое дурное"… Поэтому сон остается абсолютно неразгаданным.

Он неразгадываем, как фильм ужасов, по лекалам которого и работал Майкл Рэдфорд. Других лекал теперь не учат, благодаря чему Шекспир – обыкновенный ужастик. А ведь "Бочонок амонтильядо" был значительно позже.